Борис Голлер - Синий цвет вечности

Что делать? Для нее он не был Лермонтовым… тем самым: стихи на смерть Пушкина, «Бородино», «Песнь про купца Калашникова»… а теперь еще роман – уже второе издание и прочее, и прочее… Перед ней он только – внук-неудачник, за которого болеет бабушка.

– И зачем тебе было звать того француза, к себе на гауптвахту – с объяснениями? Без того все бы сошло! Говорили, государь был на твоей стороне, и сам великий князь тоже!..

– Все эти Дантесы и де-Баранты – сукины дети! – говорил он. – Только и отличие, что – французские сукины дети!.. Баран пожаловался своей матушке – со страху! А та настучала вашему Бенкендорфу.

– Он не мой! – и тут же схватилась. – Но он же к тебе хорошо относился, по-моему? Бенкендорф?.. Тебя и вернули в прошлый раз с его ходатайства!

– Да. Но теперь плохо относится!..

Она умолкала ненадолго.

– Но у вас, говорят, там было какое-то Бородино? Большое сражение!.. Ты участвовал?

– На Кавказе? Да, сражение – у речки Валерик. Сперва я был адъютантом генерала Галафеева – развозил его приказы наступающим. А потом принял отряд охотников от Дорохова. Его ранили!

– Тебя тоже могли ранить?

– А чем я лучше других? У меня два представления к наградам. Одно – даже к золотому оружию. Но Клейнмихель дал понять, что это еще ничего не значит.

– Тебя не могли ранить! Я бы этого не пережила! – Она помолчала. Словно набираясь сил для нового наступления.

– Я пойду к Дубельту. Я ему все скажу. Подумаешь! Я паду в ноги к самому государю. Что они все с ума посходили? Такой уж страшный проступок совершил мой внук! Я пропадаю одна. У меня – единственный внук. Моя поддержка и опора.

– Я сожалею, родная! Вам лучше было иметь другого внука.

– Какого?

– Попроще!..

Дальше, уже к вечеру, после долгого и тяжелого разговора она вдруг спросила обыденно:

– Ну, ты спрашивал в журнале, как я наказывала тебе?

Он растерялся: – О чем?

– Чтоб они тебе платили? Раньше ты не брал денег за печатанье. – Из гордости, полагаю. И я не требовала. А теперь бы надо, ты нынче известный. Мне пишет староста – как не было урожая прошлым летом, так, скорей всего, и нынче не жди! Мне не вытянуть!

– Ладно. Попрошу.

– Я забыла… как называются эти деньги литераторам?

– Это называется «гонорар».

– Так вот, гонорар изволь брать у них! Мы с тобой не самые богатые. Да и всем же платят. И Пушкин брал!

Он мог сказать ей, что его лично заботит судьба русских толстых журналов. Но, что делать? эта судьба не занимала ее!

Днем, часам к четырем, к ним заглянул Алексис. Вид у него был хмурый, даже мрачный.

– О-о! Еще один несчастный! – сказала бабушка, – впрочем, с любовью, и расцеловала по-родственному. Сын брата все же.

Она тоже знала про несчастную любовь племянника. Да и кто не знал!

– И кто там новый у нее? – спросил Лермонтов Монго без предисловий, когда они остались наедине. – Он имел в виду Александрин.

– Какой-то дипломат, приехал к Баранту. Или брат их министра.

– Французского? Я слышал о нем.

– А я еще не видел. Пойду-посмотрю. Ты собираешься на бал?

– К Воронцовым? Избавь! С меня довольно! В какое-нибудь тихое место. Где никого не смутит мой армейский вид! Я б ее бросил на твоем месте! – добавил он с жалостью, почти без перехода.

– Я бы тоже! Если б не боялся вместе бросить себя!..

Вечером того дня он все же улизнул от бабки к Карамзиным… отпросился чуть развлечься.

– И не связывайся там ни с кем! Слышишь? Умоляю тебя!..

– Да что вы! Не собираюсь. И с кем там можно вязаться? Это ж не бал!

– Ты и без бала найдешь с кем столкнуться! Спроси ненароком у Софи Карамзиной – будет ли она просить за тебя?.. Ты бы женился на ней. Не беда, что она старше. Она расположена к тебе. И у нее прямые связи. Императрица и Бобринская. Тебя бы сразу простили – как зятя Карамзина. Хоть его уже нет.

– И намекни ей, пожалуй, про Меншикова. Стоит попроситься к нему в адъютанты. Я наводила справки.

– А при чем тут Меншиков? Он адмирал. Ему нужен морской офицер.

– Но он еще – генерал-губернатор финляндский. А там ему нужны, как раз, сухопутные!

И как у нее укладывалось в голове это все? Ведь только что приехала!

«Тихое место» у Карамзиных было полно народу. Он даже не со всеми знаком. С иными только кланяется. Но встретили его триумфатором. Он сразу нашел глазами Ростопчину и совсем уж был готов скрыться от всех подле нее. Но…

– Лермонтов! как славно! А вы почитаете стихи? – спросила хозяйка салона. Чуть жалобно.

– Естественно! Ну, куда он денется? «Мишель, вы прочтете нам стихи? – Миша, а ты будешь читать? – Лермонтов, а новые стихи?..» Будь все проклято! Он никому не нужен, нужны лишь его стихи. Не он сам, а то, что останется от него. Или может остаться или не остаться. Но он никому ничего не должен! Соллогуб привел жену. Решился все же? Или поправилась?.. Он поклонился обоим дружески – ему легким кивком, а ей почтительно и грустно.

Та самая Надин из повести «Большой свет». Она ему нравилась всерьез. Когда-то. Он должен притворяться, что он – Леонин. – Здравствуйте! Не позабыли про такого? Тот самый неудачник, которого отторгнул свет! А ваш свет, на самом деле, он – свет или тьма? А я вас помнил всегда. Но я привык, чем все кончается. Она выходит замуж за кого-то другого.

– А зачем они вам все? – спрашивал Гоголь в Москве, на своем дне рождения, год назад. – Они уединись в саду…

– Зачем? – приставал он. – Не пойму! Я вот только двоих и почитаю: Смирнову-Россети и Софи Соллогуб. Пред ними клонюсь, в них есть начало божественное. Софи я помню еще Виельгорской, вы тоже, верно, помните. Она была тогда такой миленькой девушкой. А какой у нее голос! Таких голосов вообще не бывает!

Но в жизни Софи была много лучше Надин из повести Соллогуба. И в ней, в самом деле – что-то ангельское. А голос? В самом деле, она говорила так, будто это все уже записано нотными знаками. Они с Гоголем согласились на том, что она, верно, «оттуда» – где небеса взирают на нас. А там уж нравимся мы им, не нравимся? А некоторым созданьям людским, все-таки, верно, и небеса способны дивиться. – И что Соллогубу делать с ней? (Это уже Лермонтов думал сам.) Она слишком не от мира сего, он слишком практичен. Если б не хотел быть всем приятен, может, что-то бы и вышло у него как писателя. А так… Князь Щетинин из собственной повести! «Только, разве, если», как говорит Гоголь. (Он один говорит у нас так!) Только разве если … помнит про свою жену, что она дочка Виельгорского-старшего… и внучка Бирона – или правнучка? И что на их свадьбе гуляли сам государь и государыня с наследником. Милое семейство!

– Вы, наконец, почитаете стихи?.. Вы давно здесь не читали! – Напомнила Софи Карамзина.

– С удовольствием прочту!