Борис Алексеев - Баттл (Неистовый парадокс времени)

– Какая встреча! – начал было один из них.

– Да чё тут париться, Дрозд, наших обидели! – выскочил вперёд рябой парень и, как фраер, с оттяжкой загасил сигарету в ладонь одного из окаменевших от испуга «элитных» пацанов. Как вы, наверное, догадались, пострадавшая ладонь принадлежала нашему Лёше, который от неожиданности и смущения даже не почувствовал боли.

– Гляди, Дрозд, а ему хоть бы что! Может, он не настоящий? Давай проверим, – с этими словами рябой плюнул Лёшке в лицо и с размаху ударил нунчаками поперёк живота…

– Лёша, Лёша, где тебя носит? – повторяла мама, накрывая стол для ужина.

– Семён, иди есть! – она позвала отца, закончив приготовления.

– Лёшка-то где? – спросил отец.

– А бес его знает! Ты ешь. Придёт сын, куда денется.

Раздался звонок в дверь.

– Ну, вот и он, – выдохнула мать и подумала: «Что это Лёша звонит, ключ же есть?».

Она торопливо подошла к двери и взялась за ручку.

– Ой, что-то неможется мне, неладно, – охнула женщина, оборачиваясь к мужу, – Семён, помоги.

Но отец был уже рядом. Они вдвоём неловко открыли дверь. На пороге стоял Лёшин классный руководитель и, комкая в руках шапку, произнёс:

– Лёшу убили. Пойдёмте…

Протектором новенькой глянцевой кроссухи Тим вспорол ледок вмёрзшей в асфальт ноябрьской лужи. С оттяжкой, как это делает знатная блоха [1] Прозвище Лионеля Мэсси – «атомная блоха». Мэсси, он раскатал перед собой острые стеклянные брызги и, оглядывая россыпь искрящихся траекторий, сладко поморщился – плаза!

«Плаза»… Эта липковатая говорушка из пяти закорючек с недавних пор стала его любимым словечком. Тим вообще выбирал слова, как говорится, «всерьёз и надолго». Определив в фаворитки какую-нибудь замысловатую трель, он подолгу торчал перед зеркалом и часами балаболил (то есть выговаривал) её на манер душевного кайфа, огребая с этого балабольства полуторный крупняк удовольствия.

Так как речевой запас Тима, как и словарь Эллочки-людоедки, не изобиловал семантическими вывертами, «идиомы-фаворитки» редко сменяли друг друга. Оттого весьма краткий, но крепко сбитый голосовой спич юного Тимура был прост, отточен в произношении и предельно ясен по содержанию, даже если одно и то же сочетание звуков выражало в случае необходимости три-четыре абсолютно разных смысловых понятия.

– Плаза! – повторил Тим, приметив на краю лужи идеальное место для следующего шага. – Пла-а…

В этот миг колесо огромной машины накрыло его хрупкую долговязую фигурку и раскатало по асфальту на манер разлетевшихся фрагментов мёрзлого льда.

– А-а-а!.. – заорал Тим, пытаясь остановить вращение тела.

Машина умчалась за поворот, так и не заметив истории, в которую вляпалась пару секунд назад. Конечно, её найдут, пробьют по номерному знаку, отпечатавшемуся на сетчатке глаза пострадавшего гражданина. Будет суд и всё такое.

А дальше что? Ну, допустим, Тим поправится, кончится эта грёбаная зима. Перестанут гибнуть люди. Во всём настанут порядок и согласованность. И пусть тебе сейчас плохо. Всё колёса: думай о плазе! Она рядом, она обязательно поможет – не подведёт. Больно? Выбито плечо и немеет рука? Плюй по ветру и не теряй надежды. Сейчас подойдёт какой-нибудь чел, вытащит тебя из лужи, перенесёт в чистое место и…

Прошло минут пять. А может, целые сутки. Знаешь, бывает так: думаешь одно – например, ты в шоколаде. А на самом деле, как говорится, «Аннушка уже разлила масло». Вроде всё чики-чики, и вдруг на́ тебе – колёса!

…Ну где же они?

Тим почувствовал, как начали холодеть ступни ног. Постепенно холод стал прорастать в голени. Это не на шутку испугало парня. «Мать честная! – подумал он, лопаясь от страха. – Я же дохну…»

Вдруг чья-то ладонь, тёплая и лёгкая, как перо баб-Зининой подушки, подхватила Тимура и, надломив кромку образовавшегося вокруг тела ледка, вытащила из лужи.

«Ага, вот и они», – сладко подумал Тим, закрывая глаза.

– Не спи! – спасительная ладонь больно защемила седьмой шейный позвонок. – Слышишь, не спи!

Но Тим не слышал и не чувствовал уже ничего. Приятное гудение каких-то мембран наполняло его тело мягкими пеленами вялости и покоя. Он умирал.

Юноша не почувствовал ни перемену положения, ни то, что ледяная подстилка больше не морозит спину. Он действительно умирал. Умирал по-детски нежно и неприхотливо, отмирал, как стебелёк ещё молодого листочка, пробитый внезапным мартовским морозом.

– Ти-им, ты слышишь меня? Ты слышишь меня, Ти-им? – выкрикивал небольшой, одетый во всё белое человечек с огромными перистыми крыльями, растущими прямо из спины, минуя лопаточные кости и прочие необходимые для взмаха анатомические сочленения.

В нарастающей глухоте прошло несколько бесконечных минут. Вдруг Тимур услышал голос своего визави. Услышал отчётливо и громко, будто над его головой кто-то распахнул плотный двухкамерный «велюкс».

– А-ах, как здорово! – улыбнулся юноша, открывая глаза.

Птичья разноголосица, рокот самолётных турбин и шорохи трущихся друг о друга облаков устремились в его слуховые отверстия.

Однако то, что он увидел перед собой, его немало озадачило. Совсем рядом (вернее, прямо над ним) какой-то пацан с крыльями теребил мёртвое худощавое тело. Он нещадно бил покойника ладонями по синим ввалившимся щекам, упирался кулаками в грудь и вминал свои маленькие острые молотилки в бездыханную грудную клетку. Крылатый пацан повторял эти жуткие упражнения со строгой периодичностью, будто копировал самого себя.

Сло́ва «периодичность» Тим, конечно, не знал, но помнил, как дёргалась секундная стрелка в баб-Зинином будильнике. И это очень походило на то, что выделывал белокурый садист с безжизненным телом какого-то молодого че́ла.

Затем перистый умник стал набирать в лёгкие воздух и выдыхать углекислый газ в рот мертвеца. «Блин! – оторопел Тим. – Это ж верный кирдык!..»

Он легко поднялся на ноги и хотел было сделать шаг, намереваясь отслонить крылатика от несчастного мертвеца, но оказалось, что жмурик лежит совсем рядом, прямо у него в ногах, и никуда спешить не надо.

И тут Тима прошиб внутренний озноб. «Ё-моё! – пискнул он так, будто внутри него лязгнула сорвавшаяся с петель дверца. – Мертвяк-то вроде я…»

Наделённый от природы полным отсутствием ума и сообразительности, Тим никаким образом не мог разобраться в случившемся. Теряя то и дело нить рассуждения, бедняга в конце концов сконцентрировался на очевидном противоречии: он, Тимур, – вот он, тута. А этот мертвец, похожий на него, лежит, блин, тама. И чё? Я-то где?..

Юношу покинула телесная лёгкость, дико разболелась голова, и в полный абсурд склинило затейку.

Тим тупо посмотрел на крылатого физкультурника и, указывая на труп, спросил: