Искра Сафарова - Не стесняйтесь своих чувств и желаний, другой жизни для них не будет

Глеб, в отличие от других ребят, не сватался ко мне. Он поступил в лётное училище в городе Чкалове, теперь Оренбург, и осенью ему надо было ехать на учебу. Я в школе всё время удивлялась, почему он, такой здоровый и сильный, и не принимает участие ни в каких спортивных мероприятиях. Позже я узнала, что ему просто было некогда. Кроме учебы в школе, он ещё успевал посещать авиационный клуб. До приёма в училище, за его спиной было около пятидесяти самостоятельных вылетов на самолёте. Он много раз, словно птица летал в бескрайнем небе и любовался землей с высоты птичьего полета. Он воспитывался в семье военного лётчика, с детства был влюблен в небо, в высоту и мечтал стать, как и отец, только лётчиком. Вот это сила воли!

Вильнюс. Я вступила во взрослую жизнь

Однажды утром, мы с Эдвардом пошли купаться на озеро, а мимо на машине проезжал его отец, увидев нас, он остановил машину и сказал, что едет в Вильнюс и может взять нас с собой. Заехали домой только за документами, и я прямо в пляжном халатике, он не особо отличался от платья, свежая, юная, худенькая, приехала в Вильнюс. Эдвард сказал, что я выгляжу очаровательно и мило. Пока его отец решал в городе свои дела, мы сдали документы – я в педагогический институт, а Эдвард – в консерваторию.

Позже легко и свободно сдали экзамены и без всяких трудностей поступили. Думаю, что меня, наверное, больше взяли из-за того, что я была спортивная девушка и имела разряды по волейболу и по шахматам. В институте выше марксизма-ленинизма ценилась физкультура и к тем, кто занимался спортом, было повышенное внимание. Меня тут же определили в волейбольную команду, поступила я на иностранный факультет, а так как толком не знала ни английский, ни немецкий пошла на испанское отделение. Так я вступила во взрослую, настоящую жизнь и понеслась эта жизнь стремительным потоком.

В институте нам обещали золотые горы, пророчили блестящее будущее, говорили, что испанский язык обязательно затмит английский. Множество стран, таких как Аргентина, Мексика, Колумбия, Перу, Чили, Куба и так далее, все говорят на испанском языке. Испанский язык, якобы, введут в программу школ вместо английского. Испанский язык мне очень нравился, он казался мне лёгким, произношение не сравнить с английским. Нужно было только правильно произносить два звука «С»: Сусанна сале де су касса – одно «С», а Эсте осо эс эрмосо – другое «С», оба отличаются от русского звука «С». А ещё в языке есть мягкое «Д» в конце слова, например Сьюдад – в конце должно быть «Д», а произносится как «Т» и есть ещё раскатистое, твёрдое «Р» – Долорес Ибаррури.

Преподаватели фонетики и лексики были настоящими испанцами с красивой фамилией Флорес – что означает цветы. О, как они хвалили свою прекрасную Испанию – захватывающую корриду, страстное фламенко, виртуозные гитары, манящее море! Нам нравилось учить их язык и мечтать, что придёт время, и мы сами увидим всю эту красоту. Моя одноклассница и подруга Нонна тоже поступила вместе со мной на испанский факультет. Мы сняли комнатку одну на двоих и зажили студенческой жизнью. Нашим девизом было: «От сна ещё никто не умирал» и «То, что можно сделать завтра, не делай сегодня». Мы регулярно посещали все практические занятия – семинары, а общие иногда прогуливали, в это время ходили по магазинам и мерили все наряды подряд. Я знала, что ничего не куплю, потому что всё шила на заказ, у меня была своя портниха в Утене, но всё равно, бродить по магазинам и разглядывать наряды, было безумно интересно.

Зато, когда наступала сессия, у нас начинался аврал, мы не ели, не пили, не спали, не умывались, не расчёсывались, только зубрили и нервничали. Правда, когда шел фильм «Тарзан», мы соблазнились и сбегали в кино. Как ни странно, экзамены мы сдавали на пятёрки, везёт иногда и лодырям. Стипендия у нас была всего 27 рублей, а мы с Нонной как-то ухитрялись шить себе на заказ модные туфли на пробках, хотя помню, был момент, когда у хозяйки воровали винегрет, значит, не всегда были деньги на еду. На встречу выпускников – одноклассников в зимние каникулы, мы приехали в котиковых шубках и модных в то время шапках ушанках. У Нонкиного парня отец был скорняк и сшил нам обеим шубы в кредит на 4 года. Бывшие одноклассницы ахнули от зависти, да и учителя тоже. Я радовалась, что уже окончила школу, что уже никогда не будет уроков по математике, кстати, уроки математики мне так и не пригодились в жизни, а уж алгебра и геометрия тем более.

Эдвард поступил в консерваторию по классу фортепьяно и, по-прежнему, постоянно клялся мне в любви и верности. Сначала мы часто встречались, ходили на танцы, он научил меня танцевать так, чтобы чувствовать, как бьётся сердце партнера. Раньше я танцевала на приличном, как он говорил, «пионерском» расстоянии друг к другу, к партнеру стояла полу боком. А тут душа замирала, сердце разрывалось от счастья, когда он нежно прижимал меня к себе, нашептывая что-нибудь ласковое на ушко. Ходили мы в драмтеатр, в оперный театр, его от консерватории часто посылали туда играть в массовках, бессловесным статистом, но потом я стала избегать его.

Уверенность в себе делает нас бесстрашными

Так получилось, что после очередных танцев один парень, Саша Фридман, пригласил меня в свою компанию – элитный молодёжный салон города. Там собиралась красивая, умная, интеллигентная молодёжь. Были интересные молодые люди из мира искусства – художники, музыканты, поэты. Это был свой, не многолюдный круг общения, и далеко не каждый мог войти в их круг, Все они были образованы, остроумны, питали глубокое уважение к литературе, искусству, беседовали на злободневные темы. Я не стремилась попасть в эту элиту, но Саша меня уговорил. Мне нравилось жить интересно, туда я потом смогла провести и своих подруг – Нонну и Грету. Моей Грете, особе «голубых кровей», с её светскими манерами было там самое место. Я не иронизирую, на самом деле в ней чувствовалась, как говорится, «порода». Она была красива, умна, ухожена и воспитана. Она даже чашечку кофе держала с таким небрежным изяществом, которое, казалось, приобрела ещё до своего рождения. Мы при ней чувствовали себя неуклюжими.

Саша был журналист – педантичный, самоуверенный, искрометно-энергичный, он был большим интеллектуалом и работал в редакции молодёжной газеты. Но самым ярким красавцем в этом элитном обществе был признанный сердцеед Данька Блюц. Данька был уже адвокатом, любил красивую жизнь и слыл местной легендой города от невероятного количества обольщенных им женщин. Говорили, искусством обольщения он владел в совершенстве. Такой честолюбивый, вальяжный, молодой повеса с обворожительно-чувственной улыбкой. Мне рассказывали, что он менял женщин, как перчатки, переспал со всем кордебалетом Театра оперы и балета. Конечно, и сами женщины были не прочь быть околдованными его чарами, по слухам, он не знал у них отказа.