Алексей Летуновский - Несъедобный мёд травоядных пчел

Быть может, ответивший затеял бы разговор. Но тогда уж точно стало бы ясно, что ему за это платят.

Рассвет. И от утра не болит голова. Я решил насладиться лесом, одел толстовку, тонкие штаны и лыжную шапку, и пробежал километра четыре на одном дыхании. Прекрасное утро. Потом я сходил в кинотеатр классического кино и посмотрел пару кинолент.

Еще оставалось время, и я посидел в уютном кафе, выпил пива, съел салат с кислой сметаной и умял три котлеты. Это слишком прекрасный день. Забавно. Последний день жизни. И он такой прекрасный.

Три стука. Открыл дворецкий. Ему платят. Платят за фрак и за то, что он моется каждый вечер и каждое утро. В помещении зал и стулья, расставленные кругом.

Такие как я подтягиваются и рассаживаются. Я занял место у окна, но в окно не смотрел. В окне был лишь стальной серый обоссаный забор. Все в сборе. Все пришли и никто не передумал. Интересно, у них был сегодня прекрасный день? Не важно, ведь я даже не успел всмотреться в их лица. И как хорошо, что они не успели всмотреться в мое лицо. Погас свет, и человек хриплым голосом начал говорить о том, что будет после темноты.

Давай уже свои пилюли с ядом. С супер ядом, как говорилось в рекламе Общества. Одна пилюля, и все.

Человек попросил подставить ладони темноте.

Я вдруг вспомнил, как в детском саду нас посадили кругом и начали показывать глобус. – Вот здесь – наша страна. – А где огромный водопад, ведущий в никуда? – Что за вопросы, дитя. Земля круглая!

Воспитателю платили за то, что она это говорила.

Глобус тогда сломался. Раскололся на две части, по ровной пластмассовой линии, ровно там, где был океан. – Вон там! Там водопад! – Тише, дитя. Дети, давайте сыграем в игру, давайте притворимся мертвыми, притворитесь мертвыми, ведь Земля сломалась, а мы ее чиним, а вы пока притворяйтесь, пока мы чиним Землю.

И мы притворялись мертвыми. Я помню, как закрыл глаза, откинул голову на спинку стула и судорожно дрожал руками. Мы притворялись мертвыми, пока водопад существовал на самом деле.

Пилюля была холодная, словно на ладонь мне положили лед, но он не таял.

Темнота была настолько темной, что невозможно было к ней привыкнуть. Когда раздавали пилюли, пол скрипел, но скрип утих, и наступила тишина. Мимолетная тишина. Затем у кого-то задрожал голос, кто-то рухнул на пол, кто-то нервно и громко дышал. А мне было так приятно держать на ладони ледяную пилюлю, что я не мог пошевелиться, боясь дать приятному холоду исчезнуть. Слышались захлебывающиеся звуки и падения на пол. При каждом ударе о дерево, глухом и остром, я хотел, чтобы наступила самая невыносимая тишина из всех возможных.

В сентябре я арендовал небольшой рыбацкий катер, много топлива и пропитания. Отчалил рано в полдень. Пересекал океан четыре дня, все время был штиль, иногда ветер создавал рябь на водяном полотне, а больше ничего. На пятый день кончилась половина топлива, и я оказался посреди океана. Достав карту, я сверил координаты. На том месте должен был быть водопад, уносящий всего себя и все, что было с ним, в никуда. Три недели я пробыл на том месте и все три недели я ждал какого-то знака, будто ждал того, что водопад – это старик с большой не седой, но белой, бородой, он придет и скажет пару слов. А может не скажет. Может, принесет выпивку и угостит выпивкой и сам выпьет. А потом уйдет.

Землю слишком рано починили. Починили и вовсе не предупредили нас о том, что пора кончать притворяться мертвыми.

Так что да, я сунул пилюлю на язык, языком под язык, потом проглотил. И рухнул на деревянный пол, пахнущий смолой.

Мит не обладал никакими талантами. Он пришел к такому выводу после того, как довольно-таки продолжительное время пытался отыскать в себе хоть какую-то способность. Да и после вывода своего Мит совсем не покрылся гусиной кожей, потому что вывод пришел в голову Мита невероятно молниеносно, и также молниеносно испарился из головы. Именно в этот молниеносный момент Мит проходил собеседование в местную Чинечитту на должность в отдел по подбору талантов. Он сидел в роскошном бордовом стуле и чувствовал себя Остапом Бендером, а затем вывод грянул, и он подпрыгнул и удивил и себя и скучного низенького интервьюера, который тихо бубнил себе под нос вопрос Миту: «Мы работаем как с высококлассными артистами, так и с бездарностями, вы к этому готовы?». Ну, а после молниеносного момента Мит лишь невольно улыбнулся, извинился кивком и следующим кивком произнес: «Да, готов». Встав со стула, низенький мужчина стал еще ниже, отчего его голова с редеющими белыми волосами заисполняла круиз вдоль края стола. Он открыл ящик стола и влез в ящик и закрыл ящик за собой. В кабинете настала тишина, Мит тем временем расстроился на тему своего вывода, так некстати пришедшего в голову Мита, однако тут же поспешил себя успокоить мыслью «Ничего, ведь я все еще могу искать таланты. Пусть и в других людях».

Потом в кабинете с синей дверью главного двухэтажного здания Чинечитты была тишина, потом Мит в том же кабинете стал напевать мелодию последней услышанной им песни. Эту песню исполняла Джули Лондон, поэтому Миту пришлось поднапрячься, чтобы изобразить голос певицы. Когда у Мита получилось, и он брал в оккупацию третий куплет, из ящика послышался шорох, ящик выдвинулся и из ящика вместе с Шорохом вылез коротенький интервьюер, он поправил свой пиджак, затем свои брюки, затем брюки Шороха, а к концу поправки снял свою бабочку и отдал ее Шороху. Мит так и не закончил песню, зато на пару последних вопросов и на неумелый разговор с Шорохом он не успел перестроить голос на свой, нормальный, и говорил голосом Лондон.

А когда вышел из синей двери, так и не понял, зачем его знакомили с Шорохом. Он же ненастоящий.

Тем не менее, Мит был принят на должность агента по подбору талантов и последующие два года проработал в союзе с выдающимися инфантильными личностями из области кино. За два года Мит успел увидеть и человека, умеющего раскладывать карандаши ровными рядами, и женщину, умевшую самостоятельно застегивать браслеты на запястье (в особенности, дорогие), и в целом сотни, тысячи талантов актеров, композиторов и почтальонов. За два года Мит наговорился настолько, что мозоли на его языке не давали ему покоя, и с каждым последним днем до отметки «прошло два года» ему приходилось мычать, а то и хмыкать. Изрядно много и часто. А затем Мит заметил за собой интересное событие. На вечеринке по случаю двухлетней работы на Чинечитте Мита, которая на самом деле была вечеринкой по поводу четырех оскаров за фильм одного из инфантильных гениев, Мит познакомился с монгольским канатоходцем Василием, проработавшим на Чинечитте в 6-ом павильоне порядком четырнадцати лет. И Василий поведал Миту о том, что в течение двух лет (представьте, в течение стольких лет, сколько Мит проработал на студии) ни одного человека, которого Мит каким бы образом не назвал талантом, не приняли на работу ни в один фильм. «Последнее слово всегда за режиссером» – добавил Василий. Мит поник головой, но, все же, спросил: «А кто такие режиссеры?»