Герман Садулаев - Земля-воздух-небо

Девочка моя! Храни целомудрие. Не оскорбляй своего будущего мужа. Не делай несчастным на всю оставшуюся жизнь будущего отца своих детей. Храни невинность. Больше от тебя ничего не требуется. Ты можешь не учиться, не работать, быть вредной, несносной, капризной, какой угодно. Главное, будь невинной и отдай себя только тому, кто отдаст себе тебя и отдаст на всю жизнь. И он отдаст, если ты сохранишь себя для него. А если нет, то он никогда не сможет тебе этого простить. Он будет ходить по борделям, знакомиться в интернете, он будет стараться отомстить тебе и наверстать упущенное, и не наверстает, потому что это невозможно, и будет всегда несчастен с тобой. А потом обязательно уйдёт от тебя к другой, с которой тоже будет несчастен. Девочка моя! Я видел ангела. Ангел сказал мне, что если женщина всю жизнь будет верна только одному мужчине, то её забирают в рай. Даже если она отравила мужа и всю его семью, сожрала своих детей и развязала ядерную войну. Нет греха для целомудренной женщины. Она приравнивается к мужчине, державшему всю жизнь целибат, и к апостолу, который спас своей проповедью два континента. Но женщина, познавшая больше одного мужчины, останется грешной, даже проведя остаток жизни в монастыре или в гималайской пещере или если спасёт миллион детей от СПИДа и голода, как Анжелина Джоли. Елена Прекрасная принадлежала одному мужчине, а потом возлегла с другим. Из-за неё погибла Троя и тысячи прекрасных героев убили друг друга. Из-за её неверности и только из-за неё. Она должна была просто сказать: нет. Не в этой жизни. Теперь она в аду. И пробудет в аду ещё миллиард лет. А после воплотится в матку пчелиного улья, которую покрывают десятки трутней, или станет мужчиной, говнюком, таким как я или Джей-Ди Сэлинджер. Просто будь чиста, будь целомудренна, и ты будешь в раю, ты станешь богиней. Моя мать умерла в шестьдесят лет от гангрены. Она ела мясо и редко молилась, она была обычной мирской женщиной, но сейчас она в раю, потому что никого не знала, кроме моего отца. Моя бабушка умерла в восемьдесят лет, и она не просто в раю, она у престола Господа, главная над ангелами, потому что, потеряв мужа ещё молодой, она ни с кем больше не сошлась, твёрдо сказав: один муж от Бога, второй – от чёрта. Все наши предки в раю, или почти все, а мы катимся в ад, потому что не умеем хранить невинность. Девочка моя! Храни целомудрие, и ты всё получишь в этой жизни и в жизни следующей, всё, о чём только можно мечтать.

Вы подумаете, что я больной ублюдок, что я дикарь, что мне надо уезжать из современного города и отправляться в горный аул, чтобы найти себе невинную невесту, и не морочить голову нормальным девушкам. Если вы так подумаете, то я понимаю: вы женщины. Если вы мужчины, то вы согласны со мной, хотя никогда не признаетесь вслух, чтобы ваши женщины, не сумевшие сохранить для вас невинность, не заклевали вас насмерть. Никто не признается, но все мужчины дикари и все думают так. Вам это кажется удивительным, а мне кажется удивительным, что у мужчины может быть «травма» от войны и какие-то душевные переживания по поводу врагов, которых он убил в честном бою . Наверное, я и правда дикарь и мы живём в разных мирах. Я родился и вырос в чеченском селе, где мальчики женились на девочках и девочки были верны одному мужчине всю жизнь, и это не было чем-то удивительным, и вы никогда не сможете вывезти это село из меня, и мне не помогло ни высшее образование, ни жизнь в большом городе, ни начитанность современной литературой, даже американской, такой как Сэлинджер, хотя, мне кажется, в этом Сэлинджер меня бы понял, он тоже был, как и я, больным ублюдком, просто, в отличие от меня, талантливым. И таким же нормальным считалось, что мужчина идёт на войну и убивает людей. А не наоборот. Теперь у вас нет травмы от того, что ваши жёны до вас переспали с половиной студенческого общежития, а если вы в бою застрелили вражеского солдата, то у вас травма. Вам кажется, что я ненормальный. Мне кажется, что это вы придурки.

Сэлинджер был говнюк и ублюдок, но в чём его нельзя упрекнуть, так это в отсутствии мужества. Мне кажется, его россказни о «душевной травме после войны» – это удобное прикрытие. На самом деле ему было плевать. Война дала ему понимание, что жизнь человека ничего не стоит, что она может быть закончена в любую минуту, и это хорошо. Всегда можно уйти. Поэтому его герой уходит. Сам Сэлинджер прожил до девяносто одного года, и это нормально, ведь понимая, что способен решить свои проблемы одним выстрелом, человек может спокойно и счастливо жить хоть до ста лет. Хемингуэй предпочёл воспользоваться этой опцией. Во всём остальном между ним и Сэлинджером нет никакой разницы. Не уверен, что Ремарк может быть поставлен с ними в одном ряду. А выше их только Эрнст Юнгер, проживший сто два года, потому что никогда ни во что не ставил жизнь.

Всего через год, два или тысячу лет – так мало! – после того, как мы начали встречаться с Лилей, Лиля сказала, что возвращается в Луганск. Я был к этому готов. Я сказал, что поеду с ней. И она тоже не удивилась. Это был лучший выход. Рано или поздно наша тайная связь должна была стать явной. А это означало тяжёлые, муторные разборки с женой, раздел имущества, много боли, пыли и грязи. Война – это всегда идеальный выход. Лучше войны может быть только смерть, но смерть на войне весьма вероятна, тем война и привлекает всех нас.

Наш семейный бизнес жена твёрдо держала в своих маленьких, красивых, ухоженных руках. Моё отсутствие вряд ли кто-то бы заметил или воспринял всерьёз, если не обставлять это разводом и разделом. Я как бы оставался, но в то же самое время уходил. Прекрасно. И для сына всё сохранялось как было. Просто папа в командировке. А сын сразу, как поступил в университет, стал жить отдельно от нас.

Я сказал жене:

– Ты знаешь, у меня маленький член, и тот не стоит. Даже покупка нового джипа не помогла. Мне нужно развеяться. Нужно что-то покруче. Миномёты и прочая артиллерия. Танки и авиация. Я хочу почувствовать себя живым, даже если ради этого мне придётся стать по-настоящему мёртвым. Все мужики такие.

– Все мужики такие, – саркастически повторила жена. Так состоялось наше прощание.

Мы отправились с Лилей обычным маршрутом граждан непризнанных республик: поездом до Ростова, а оттуда автобусом в Луганск. Когда я был в Луганске впервые, нас провозили специальным коридором и нас встречали милицейские машины со спецсигналами; теперь же пришлось стоять в очереди, как простому человеку. Мы поселились в её квартире и первые две недели просто занимались сексом, выходя на улицу только чтобы погулять и купить продукты. Потом мои запасы «сиалиса» стали подходить к концу, да, кажется, мы и наелись друг другом до отвала. Кроме того, я приехал в Луганск не для того, чтобы трахать девушку, хоть и любимую. И я нашёл учреждение, в котором принимали добровольцев в луганскую «милицию».