Евгений Имиш - От Затона до Увека

Так и произошло. Медведица нырнула в свое черное платье, подобрала туфли и, шлепая босыми ножками, взбежала по ступенькам на набережную. Оттуда до меня донеслись чьи-то крики и смех и, узнаваемое во множестве голосов, могучее ее контральто:

– Ишь, дельфин какой!

Перед Костиками я предстал в расстегнутой рубашке, красным и мокрым, с трудом скрывая пробившую меня от холода дрожь. Встретили они меня стадионным ором, похоже, изрядно набравшись своего «доктора», и ехидными расспросами, из которых я понял, что с набережной смотрелись мы с медведицей, как с трибуны. – Ты засадил хоть? Или подморозился тунец-то? – ржали они. – Это ты уже какой раз за сегодня купаешься, дельфин? Воспаление легких себе насношаешь. На-ка, – подливали они мне вина. – Нудистка что ли? Из этих? – кивал один куда-то на восточный край поселка. – Ну ты видел, она вообще, вся целиком шоколадная. Тут нудик есть. На Юнге, – объяснял он своему другу. – Небось из говнопанков, палаточников. – Да где ты таких говнопанков благоухающих видел? – заступался я за девушку, толком не понимая о каком нудике и каких говнопанках идет речь. – Потаповна! – придумал я ей имя. – Очень приличная девушка. Просто она такая. С прибабахом! – многозначительно я усмехался, намекая на то, что это старинная у нас история, курортно-экстравагантная такая, с периодическими игрищами в ночном море. – А, Потаповна! – хрюкали мои пьяные приятели. – Жопастенькая! Пойдем в «Зодиак», посидим. Нам тоже срочно нужно по Потаповне.

Тогда они впервые меня пригласили. Потом приглашали постоянно и даже, когда нам не случалось встретиться, я мог позволить себе пробежаться по «Зодиаку» и поискать их за столиками. Собственно, после выступления с медведицей, я так и завершал свой вечер – побродив по набережной, заходил в «Зодиак» – длинную узкую веранду с окнами на пляж – и в клубах дыма и под шевелящие волосы басы из колонок, высматривал знакомых, уступая дорогу бесконечно выбегающим куда-то девушкам с голыми ногами и заплаканными лицами. Прохаживался вдоль столиков, закусив губу и вытянув шею, этаким коктебельским повесой, изображая крайнюю озабоченность в курортно-злачных перипетиях своей жизни – типа, вот мы тут разминулись, а там, понимаешь, нас ждут-не дождутся и мол, где же вы, где, мои боевые товарищи?! Жуликом, короче. В первую очередь, конечно, искал самих Костиков. Но через ночные посиделки с ними образовался и новый круг шапочных знакомцев, с которыми, как минимум, мы узнавали друг друга в лицо. Этого было достаточно, чтобы подсесть за столик, потрясти всех за руки, по-хамски зачерпнуть из чужой тарелки, осушить отставленную рюмку, поморщиться и сказать, – Да ну, жрете какую-то гадость, где девки-то, все? – и тут же куда-нибудь засобираться. Никто не обращал внимания, и единственно, кто подмечал такие вещи, были официанты. Пару раз я ловил на себе их непривычно трезвые для полуночного ресторана взгляды, особенно, когда оставался один за накрытым столом, в то время, как Костики обхаживали на танцполе долговязых девушек на котурнах, отплясывая вокруг них что-то из утренника подготовительной группы. Про официантов еще будет речь. А что до Костиков, то они считали, что именно в такой атмосфере и вершатся судьбы страждущих отпускников. У них даже была некая теория по этому поводу, они говорили, что девки тут водятся циничные, знающие чего хотят и, напившись, натанцевавшись и раскрепостившись, без всякого стеснения ищут кого-нибудь для логического завершения ночи. Еще они настаивали на «позитиве», непосредственности, самцовом пренебрежении и широте жестов, то есть скакали они в сандалиях и шортах, беспорядочно меняли девиц, и заказывали кучу жратвы, которую почти не ели. А я на все это одобрительно кивал. Улыбался им с задоринкой, как пионервожатый, и порой даже украдкой указывал на какую-нибудь новенькую, скучающую, красотку. Но при этом я всегда оставался за столом и не переставал лопать всевозможные ассорти и дуть ресторанный коньяк.

В общем, медведица «вывела меня в люди». С того момента, как Костики, под впечатлением понтов, которые мне так удачно выпало наколотить, решили разбавить свою тучную парочку моей персоной, повторялось так несколько дней. А закончилось историей еще забавнее. Однажды сижу я вот так за столиком, набиваю рот моллюсками, дирижирую вилкой в такт громыхающей музыке и любуюсь подпрыгивающей на танцплощадке толпой, где самыми темпераментными танцорами выглядят мои Костики. И вдруг ко мне подсаживается девушка в джинсовом комбинезоне и с двумя белесыми хвостиками, торчащими у нее из головы, как у первоклашки. Она решительно вбивает в стол локти и слабым, дребезжащим голосом старается перекричать музыку:

– Ты чего сидишь? Я на тебя уже полчаса смотрю!

Я прекращаю жевать и растерянно вглядываюсь в ее бледное, мальчишеское лицо, с тревожно распахнутыми, узко посаженными, глазами. С первых же мгновений, глядя в эти серые лужицы, я чувствую беспокойство – дурашливо кручу головой и развожу руками, показывая, что мне непонятно, откуда она на меня смотрит, а главное зачем? – такой «детский сад», иногда, нападает на меня, когда я нервничаю. Но девушка не улыбается и продолжает таращиться, выдерживая невозможную паузу. Какое-то время мы так и сидим – я, не решаясь при ней есть, она, выпрямившись и, расправив плечи, похожая с этой грудной накладкой от комбинезона и съехавшими в кучу глазками, на девушку-электрика, пережидающего у себя за спиной замыкание с громом и молниями и, включившейся неожиданно музыкой. Вскоре, оказывается, что ждет она заказанную композицию. Стихает дискотека и диджей делает объявление:

– Для нашей гостьи из Таганрога, Людмилы, и таинственного златовласого незнакомца. Тони Брэкстон, Ан брейк май хард. Не разбивай мое сердце. Дамы приглашают кавалеров!

Толпа перестает скакать, все смотрят в мою сторону или, по крайней мере, ищут этого «златовласого незнакомца», а Людмила из Таганрога, с таким зловещим выражением вскидывает брови, что создается впечатление, будто она любуется, как я меняюсь в лице от всего этого кипиша, свалившегося мне на голову. Не дождавшись с моей стороны никаких движений, она за руку выуживает меня из-за стола и ведет по ресторану. На танцплощадке пока никого нет. Мы становимся в самом центре, и под первые аккорды жалобного брейк май хард, Людмила торжественно оплетает мою шею запястьями и начинает извиваться. При этом она сосредоточенно смотрит мне в переносицу и говорит: – Ты мужчина моей мечты!

В ответ я ухмыляюсь, прижимаю ее к себе и печально свешиваю голову у нее за плечом. Но она отстраняется:

– Ты не понимаешь, ты судьба, и больше ничего не имеет значение!

Мне становится не по себе. Пытаясь переключить ее на что-то более привычное, я подхватываю ее ниже талии и делаю пару пируэтов так, что ножки её болтаются над полом, как у матерчатой куклы. И девушка, похоже, оценивает мой порыв. Она отталкивает меня с новой силой и скученные ее глазки обжигают мою переносицу еще жарче: