Ирина Москвина - Демонология нашего района

«Евгений, здравствуйте! Я сегодня посмотрела 4 кВ в округе – одна меня устроила, но въехать в нее можно только в субботу днем… завтра буду еще смотреть, если будет что-то подходящее, постараюсь съехать в пятницу, переезжать с вещами и разборкой/сборкой мебели (особенно детской) – сначала, например, к бабушке, а потом в намеченную кв – у меня возможности нет…вот как-то так» (этого слова ей уже не давали, сама взяла).

А в субботу (опять), в восемь утра, чтоб наверняка спали и не успели очухаться и перебить, Анна, торопясь, взяла не одно слово, а все, до которых смогла дотянуться:

«Здравствуйте! Не знаю, спите, нет, но сообщаю, как сама узнала – звонила мне агент только что, предупредить, чтобы я не торопилась, потому что хозяйка ей отзвонилась, что у них там что-то случилось и не понятно, будет сделка или нет – сказала, перезвонит часа через два агенту. Я агенту объясняла всю остроту ситуации и сейчас напомнила, на что мне клятвенно пообещали за сутки что-то найти подходящее (якобы даже в ущерб комиссии)… Но я вот сижу, практически на пакетах и думаю: за последние 3 дня я посмотрела почти 20 квартир – столько же раз я таскала коляску с ребенком к лифту и обратно (моя спина посылает меня на,,), у ребенка сбился режим, что намного, по-моему, хуже – вчера вообще второго сна не было, а сегодня проснулся в 6 утра вместо 9-10, как обычно – и все это из-за того, что вам нужно уехать и кого-то сюда вселить, игнорируя то, что я имею право здесь быть до 8го числа и спокойно! переезжать,, Я в растерянности, в расстройстве и зла из-за ребенка».

Наймодатель с женой действительно еще спали и долго не могли встать, так основательно их завалило поверх одеял взятыми Анной словами. Наконец, полежав, как-то откопались и пошли смотреть, как она практически сидит на пакетах. И что там вообще с этой квартирой, во что она ее превратила. Но все было на месте. Играл ветер светлыми занавесками, полоскалась под окнами на перекрестке листва кленов, детей дома не было, посуда на столе была, мужа не было, но темные куртки в количествах висели на вешалке и имелась большая спортивная обувь, но все это вполне могло принадлежать и самой Анне. Анна накрепко стояла в бежевом коридоре рядом с какими-то действительно полутора демонстративными пакетами.

– Я съеду! – сказала она. – Но ребенок, но второй ребенок, но вот чек, а вот сифон, а вот поролон, а вот справка из больницы про штукатурку в глазу, а муж ушел, но не ушел, не дошел, попал в аварию, на мотоцикле вот на этом перекрестке, лежит в коме в больнице, вот справка, вот счета за газ, за свет, за воду, за моральный ущерб, но я не съеду! Мне некуда ехать. Вот вам даже деньги! Но я бы съехала, но я останусь! А вот он замазал окно герметиком, чтоб не дуло, а вот смотрите, на перекрестке до сих пор лежит колесо. Все что осталось. Нет, вы посмотрите, посмотрите, проходите в кухню, посмотрите, можно не разуваться, мне некогда было мыть пол.

Они прошли, не разуваясь, за окном, за перекрестком, за следующим перекрестком, и еще за перекрестком на самом последнем, исчезающем, тающем в сердце лета перекресточке действительно будто бы валялся какой-то микроскопический черный плевочек. Может быть, и колесо. Но на самом деле непонятно. Некоторое время они все трое напряженно щурились на может быть колесо, потом гуськом, не разуваясь, вернулись в коридор.

– Вот деньги, – напомнила Анна.

– Но впредь оплачивать вовремя, – напомнил наймодатель.

– И пожалуйста, без подробностей! – попросила жена наймодателя.

– Я постараюсь! – пообещала Анна – Спасибо! Извините.

– До свидания! – сказал наймодатель.

– До свидания! – сказала Анна.

– До свидания! – сказала жена наймодателя.

Потом они, взяв деньги и счета, вышли, не разуваясь, и долго шли перекресток за перекрестком в направлении того самого последнего перекресточка, того, где закругляется земля, но она все никак не закруглялась. Кое-где действительно валялось что-то черное, но при ближайшем рассмотрении это невозможно было идентифицировать как колесо.

– Я правильно понимаю, – наконец снова заговорила жена наймодателя. – Что мы с тобою люди, готовые на все ради денег? Ну то есть она дала нам денег, но, кажется, она нас при этом поимела, а мы такие: ок!

– Кажется, да, – кивнул наймодатель. – Но зато она обещала постараться вовремя и без подробностей.

– Соврет же?

– Соврет – изгоним!

И тут наконец земля закруглилась у них под ногами.

Мимо стремительно пролетел на мотоцикле смертельно обиженный пухлогубый муж Алексей Такой-то, и свистящий «дыр-дыр-дыр» двигателя растрепал счета. На балконе второго этажа толстая женщина развешивала простыни. Пойми меня, заметь меня, углубись в меня. Люди мира, на минуту встаньте. А теперь на минуту сядьте, сядьте и послушайте, теперь мы дадим слово Анне. Вот от нее снова что-то пришло, какое-то слово, читай это слово вслух.

Поздним утром (лучи солнца наотмашь хлестали в окно) в одной семье все проснулись поочередно и решили пойти купить старшему мальчику велосипед. Давно хотели купить старшему мальчику велосипед, а тут с утра наступил выходной, хорошая погода (свидетельством чему – лучи солнца, которые наотмашь хлещут в окно), и почему бы поэтому и не пойти купить велосипед. Собрались, пошли, выбрали, купили велосипед (старшему мальчику) и вернулись домой. Довольные. Да, еще зашли в магазин с продуктами (а старший мальчик на улице стерег свой велосипед) и купили там продуктов, в этом магазине. В том числе купили к обеду курицу на всех. А на сдачу отец их купил живого пива, шесть процентов алкоголя. А потом вернулись домой довольные, и пока то-се, руки там помыть и прочее, их отец семейства быстро напился этого живого пива (шесть процентов алкоголя) и эту курицу на всех один и съел. Семейство смотрит на него, глаза большие, голодные, тонущие в слезах, многократные, и спрашивает: Отец, отец, как же так? Как же ты съел нашу курицу?… А отец расхохотался и кричит: «Ха-ха-ха! Что курица, я жизнь вашу, жизнь вашу съел!» И взял все семейство разом и проглотил (и лучи солнца, до тех пор исправно хлеставшие наотмашь в окно, померкли для них). Сидит семейство у отца в животе, темно, и только курица без костей и живое пиво с ними разговаривают.

– Плохо-плохо мне без костей! – жалуется курица. – Мне мертво! Темно!

– Ну, не знаю, – отвечает живое пиво. – А я живое, мне везде светло и хорошо.

А семейство сидит, молчит, не знает, что бы такое сказать. Пиво живое наконец их пожалело и говорит их отцу, как заправский психоаналитик:

– Николай, загляни в себя!

Тот заглянул.

– Что ты видишь? – спрашивает живое пиво.

– Живое пиво! – отвечает отец Николай.