Rain Leon - Чёрный молот. Красный серп. Книга 1

– Какие они сволочи. – Самуил Шаевич замер, боясь уточнить, кто эти «они» – кулаки, прячущие хлеб от трудового народа, или коллеги Моисея.

– Какие они всё-таки сволочи, – повторил Моисей. – Я видел этих людей. У них всё забрали. Я видел их глаза. Я видел глаза их детей. Я никогда их не забуду. Это были не детские и не человеческие глаза. Их превратили в животных. Мы забирали у них последнее. Они уже съели всё живое вокруг! Они съели своих кошек и собак! – Моисей сорвался на крик. Но тут же, словно спохватившись, уже понизив тон, продолжил, – Дальше только смерть. Им не выжить в том дерьме, в каком они оказались из-за нас. Знаешь, что мы делали, чтобы заставить их отдать хлеб? Нет, ты даже не представляешь, что мы делали! И я тоже это делал. Я был как все. Я ничего не мог поделать, если б я только заикнулся, меня бы расстреляли на месте. У меня руки по локоть, даже не по локоть, а по плечи…

Моисей затрясся от рыданий, но, собравшись, с усилием выпрямился, отправил в себя оставшиеся полстакана, облокотился о стол и замер, глядя вперёд. Самуил Шаевич боялся шелохнуться. Моисей смотрел в одну точку. Он быстро пьянел, весь мир приходил в движение, плавно начиная кружиться, язык заплетался.

– Они голодали, но держали хлеб для посевов. Они потомственные крестьяне и понимают, что невозможно снять урожай, не засеяв поле. Они готовы были голодать и ждать новый урожай. Они это понимают. Но почему же этого не понимают там…

Моисей поднял указательный палец кверху и потряс им, а после обхватил голову руками и отрешённо замер, словно что-то обдумывая.

– Я никогда себе не прощу. И им не прощу. Будь они все прокляты со своими бредовыми идеями. Они губят страну. Мы им верили. И этому тоже верили. – Он кивнул головой в сторону портрета Сталина. – А они обвели вокруг пальца всех. Шайка бандитов правит страной. И мы для них никто. Они сотрут в порошок любого, кто встанет у них на пути. Все боятся. Они просто трясутся от страха. И это люди, которые воевали с 14-го года. Они ходят перед этими урками на цырлах. Всё, Шмулька, ша! Иначе я тебе такого наговорю, что нас обоих поставят к стенке. Я посижу немного и пойду.

Моисей положил голову на руки и закрыл глаза. Но стало только хуже, он сразу рухнул в неизвестность. Голова закружилась, и он с трудом разлепил веки. Самуил плыл перед ним в жидком прозрачном тумане. Моисей попробовал приподняться, но чуть не свалился со стула.

– Знаешь, что хреновее всего? – Моисей с трудом приподнял отяжелевшую голову – А то, что мы все выполняли одну и ту же работу. И русские, и украинцы, и латыши, и евреи. А запомнят они только евреев. Они смотрели нам в глаза и говорили: «Будь проклята ваша жидо-большевистская власть»! И знаешь, что ещё меня поразило… были там, кроме меня, ещё евреи. Так ведь пара человек так рьяно исполняла приказы, что скажи им и меня к стенке поставить, глазом бы не моргнули. Вот такие дела. А знаешь, что крестьяне сделали с нашей оперуполномоченной в соседнем районе? Помнишь, в газете писали, что на боевом посту, при исполнении и «тра-ля-ля». Помнишь?

– Ну, вроде, было что-то такое.

– Вроде было, говоришь? А я тебе расскажу, что там было. Только если ты кому проболтаешься, то и мне и тебе не жить.

Моисей не отрываясь смотрел на Самуила. Он поднял гранёный стакан и посмотрел на брата сквозь него. Маленькие Самуилы сидели вокруг стола. Моисей поставил стакан. Самуил сидел за столом в единственном числе, замерев, чтобы не мешать ему выговориться.

– Так вот, Шмулька, в Елохонь отряд в сорок человек прибыл. Как всегда, все предписания в норме, тужурки кожаные, кони справные, авангард партии! А кто во главе отряда? Ну, кому ж там быть, как не Адели Гершовне Шнеерзон собственной персоной. А такую суку даже не раз в столетия рожают. Ей всё крови мало. Она совсем помешалась на революционных идеях, шлэпарка пролетарская. Да и то, у неё в погромах родители и брат погибли, вот она и давай отыгрываться на всех подряд. Да не на тех нарвалась. Как только первых расстреляли, с пяти соседних сёл подмога пришла, так отряд окружили, мышь не проскочет! Ну никто и не проскочил. И Адель не проскочила. Уж не знаю, как остальные жизнь закончили, а выживших там не было, но про Адель я тебе расскажу. Потом карательную экспедицию туда наладили, так пленных допрашивали перед расстрелом, они и рассказали. Ну кабы только били, считай, легко отделалась. Насильничали её, пока разум не потеряла и не стала как мешок с картошкой. А потом на кол её посадили, представляешь, оперуполномоченную ОГПУ, с мандатом самого товарища Балицкого, председателя ГПУ Украины! Сечёшь, сила какая за ней? Дальше только Москва!

Моисей приподнял стакан, отпил небольшой глоток, сунул в рот краюху хлеба и продолжил.

– И она со своим мандатом в жопе два дня на колу ещё живая была. Потом под ней костёр развели и живьём зажарили. Ну прям у Ивана Грозного обучались. А дальше всё как всегда: сначала в газетах общественное мнение развернули в нужном направлении, а позже и нас всех на операцию отправили. А отказаться никак. Приказ сверху, от самого товарища Балицкого. Вот такие, братуха, дела.

С гостем пришлось повозиться. Почти всю ночь Моисей уединялся в туалете, откуда периодически доносились всхлипы. Он пытался освободиться от выпитой водки, но желудок был уже пуст, и ему удавалось извлечь только желудочный сок и горькую желчь, которые лишь усиливали страдания. Он укладывался на диван, где для него было постелено, погружался в полудрёму и даже ненадолго засыпал, но стоило хотя бы чуть-чуть повернуться во сне, как тут же приходилось вскакивать и бежать в туалет. Рано утром Самуил Шаевич налил ему стакан рассола, и тот, понимающе посмотрев на Самуила Шаевича, не спеша влил его в себя. В России и на Украине, наверное, не придумали ещё лучшего средства избавления от похмелья. Через какое-то время Моисей вновь обрёл способность ходить относительно прямо и, наотрез отказавшись от сопровождения, вышел в предрассветное зябкое утро. На прощанье поднёс указательный палец к губам, чиркнул перед ними, как бы отсекая от себя события прошедшей ночи и всё произошедшее с ним в последнее время, и вышел, сунув руки в карманы кожаного плаща.

После того ночного разговора Самуил Шаевич стал относиться к публикациям в центральной прессе с некоторым недоверием, хотя и молчал на людях, делясь переживаниями только со своими домашними. Моисей же после ночного излияния, чувствуя, что наговорил лишнего, какое-то время не появлялся.

После визита Калинина в город приехало много специалистов, в том числе и иностранных. Они досконально обследовали каждый квадратный метр бывших слесарных мастерских, выполнили заказ на проектную документацию и отбыли. Вскоре после был снесён целый квартал, прилегающий к мастерским, и развернулась большая стройка. Самуил Шаевич оказался в нужном месте и в нужное время. Пропадая день и ночь на стройке, он не забывал и про себя. Город строился, и всем нужны были стройматериалы. В этот период он и приобрёл столь нужные знакомства, благодаря которым смог немного позже пристроить зятя работать закройщиком в военное ателье, а дочку Маню – в местную школу учительницей истории. Впрочем, в разрастающемся городе был большой спрос на учителей, и Маня не осталась бы без работы. Школа, в которую попала Маня, была не новая, но хорошо отремонтированная, не в последнюю очередь стараниями отца. Школа, как и положено в начале учебного года, приятно пахла свежей краской и выглядела замечательно. На открытии учебного года присутствовало городское начальство, оставшееся довольным видом обновлённой школы. Узнав, что в устройстве и ремонте школы принимал самое действенное участие Самуил Шаевич, все решили, что, кроме этого еврейского проныры, никто не справился бы с этим делом лучше. Смета на ремонт, как водится, была слегка завышена, но решили в этот раз не устраивать шума по этому поводу, поскольку в школе должны были учиться дети работников горкома партии и городского начальства, которому Самуил Шаевич регулярно помогал, кому на строительстве дачи, кому на ремонте квартиры. Пролетарская революция шагала по странам и континентам, а люди оставались людьми и старались обустроиться надолго и по возможности получше. Многие впервые получали отдельное жильё и были искренне благодарны Советской власти. Казалось, что до торжества коммунизма рукой подать, и нынешняя власть всерьёз и надолго, скорее всего, навсегда.