Владимир Ведерников - Биенье сердца моего

Он ложился спиной на воду, закладывал руки за голову и лежал неподвижно, демонстрируя ей дружелюбие воды. Лариса пробовала, но ничего не получалось, от злости на собственную неполноценность навёртывались слёзы, и каждый такой урок обычно кончался размолвкой. Вот и сейчас сбежал от неё недозволенным приёмом: знает ведь, что не полезет она на глубину…

Поплавав, Лариса вышла на островок, отжала ладонями купальник. Солнце облило ласковым теплом белое незагорелое тело, ветерок приятно щекотал кожу.

Серёжка глянул на остров и изумлённо замер. Как на пьедестале, стояла на острове Лариса в ярко-жёлтом купальнике, распустив по ветру подсыхающие волосы. Нездешнее, неземное очарование было в лёгкой девичьей фигурке, будто мгновение назад спустилась она с небес или возникла из золотистого солнечного свечения.

Осторожный шелест воды нарастал в прекрасную музыку, по голубой реке среди облаков и трав плыл навстречу ветру островок, бережно неся на себе светлое диво, и уже не верилось, что это диво – его Ларка. Робкое, взволнованное, похожее на испуг, ощущение счастья толкнулось в Серёжкино сердце, и он заспешил к островку, чтобы удостовериться: не мираж ли это, что там – его Лариса – живая, тёплая, родная. Всё остальное в мире не имело ни смысла, ни значения.

Он протянул к ней руки, хотел обнять. Но Лариса не далась, хмуровато увернулась от его рук, отступила на шаг в сторону. Недоумённо поползли вверх брови, лёгкая горечь стыло упала в глаза. О, как это страшно, когда любимые становятся нам непонятными!

Серёжка, глядя под ноги, устало побрел к воде. Походил тоскливо по мелководью, выковыривая ступнёй из песка ракушки. Белый катер спасательной станции с чёткими красными цифрами на борту стремительно промчался по реке. Парень в штормовке что-то крикнул в рупор, но Серёжка не разобрал слов. Волны сердито взбили песок на отмели и, откатываясь, потащили его за собой в глубину. Серёжка нашёл большую раковину, тщательно прополоскал её в воде. На лице заблуждала нестойкая улыбка. Он решительно вернулся к Ларисе, опрокинул ей раковину на голову, шутливо и громко заговорил:

– Беру в свидетели солнце, синее небо, облака и реку… Я, бесстрашный завоеватель, свершивший за свою долгую жизнь множество всяких подвигов, завоевал этот остров и дарю его Ларисе… объявляю её королевой острова!

Лариса улыбнулась, надменно вскинула голову, подняла руку и строго, как и надлежит настоящей королеве, сказала:

– Повелеваю тебе, бесстрашный завоеватель, через два года прибыть на этот остров, склонить колени перед его королевой, похвастаться своими новыми подвигами… и просить её руки…

Серёжкины глаза счастливо вспыхнули. Он подавил рвущуюся наружу улыбку, опустился на одно колено, прижал правую руку к груди и чуть дрогнувшим голосом произнес:

– Клянусь, моя королева! Клянусь, через два года прибыть в твои владения, поведать о новых подвигах и смиренно просить твоей руки…

Солнце выплывало из-под леса, жарко поджигало верхушки деревьев, высвечивало серые закоулки, заливало золотым светом дальние и ближние поляны, цветы и кусты. Всё тонуло в этом солнечном свете, всё купалось в нём – блаженно и томно, мир становился добрым и очарованным, радость росла, ширилась, и уже тесно ей было в груди, надо было что-то делать, и Лариса вскочила на ноги, протянула к солнцу руки и возбуждённо заговорила:

– Здравствуй, солнце! Здравствуй, небо! Здравствуй, лес! Здравствуйте, букашечки-таракашечки, соловьи, кукушки и все другие певуны-крикуны…

Лицо её занялось лёгким румянцем, ветер удачи незримо веял над ней и кружил счастливо голову, нестерпимо хотелось сделать для этого прекрасного мира что-то яркое, доброе. Шорох за спиной заставил её оглянуться. Серёжка, улыбаясь прищуренными глазами, ворочался на ложе из привядших веток.

– Ой, я тебя разбудила!

– Да нет, давно уже проснулся…

– Вот нахал! И голоса не подал.

– Тобой любовался… Ты как фея… из сказки… Вспоминал, как мы первый раз встретились…

– И ты на моих глазах совершил сногсшибательный подвиг, – шутливо кольнула Лариса.

– Ах, ты издеваешься! – Серёжка вскочил, подхватил девушку на руки и озорно стал целовать ей щёки, глаза, лоб, нос. Лариса звонко хохотала, отбивалась от юноши руками и ногами. Вырвалась, отбежала в сторону, сказала:

– Вот и умываться не надо – всю облизал…

Река дохнула навстречу знобким холодком, заворожила багровыми отсветами ряби. Поёживаясь, следуя больше привычке, чем необходимости, зачерпнули ладонями воды, плеснули в лица. Утёрлись Серёжкиным свитером, съели по кусочку хлеба с колбасой – всё, что осталось от вчерашнего свёртка, сунутого матерью в карман сыновней куртки, – и пошли по тропинке в лес.

Старые коряжистые черёмухи толпились по склонам овражка. Уже отцветают, уже белым-бело под ними на земле; ветер намёл в ложбинистую тропинку вороха лепестков, легонько пошевеливает их и, подсушив на солнце, гонит в лес, под сумеречный еловый покров. Молоденькие черёмушки еще в силе, не облетают, бойко выскочили на бугры и стоят горделиво, любуясь своей стройностью и белопенной свежестью…

Лариса искала на поляне щавель, подбирала стебель к стеблю – для Серёжки, некоторые совала в рот и сочно жевала, кривясь от кислятины. Поляна слепила жёлто-солнечным блеском одуванчиков, нераскрытых бубенчиков купальницы. Над золотыми венчиками цветов монотонно гудели шмели. Посреди поляны как великаний глаз – голубое озерко, оставленное вешним паводком.

Серёжка топтался у черёмух, выбирал кисти поцветистее. Для Ларисы. Последний букет. Прислушался, как та тихонько напевала недавно исполненную Зыкиной 14 14 Зыкина Людмила Георгиевна (1929—2009) – народная артистка СССР, исполнительница русских народных песен. по радио новую песню.

Тревожил пьянящий аромат черёмух, тревожила песня, и почему-то было такое ощущение, что скоро всё это кончится, будто живёшь последние часы, будто идёшь по судьбе своей как по недлинной улице, а впереди – обрыв, восторг, невесомость, небытие…

Опять кольнуло его то тёмное ревнивое чувство, впервые возникшее позавчера на прощальной вечеринке, когда кто-то из приятелей намеренно и зло переврал песню: «Вы служите – мы замуж пойдём»… Острая горечь комом встала в горле, перехватила дыхание. Сердце тоскливо сжалось, потом распрямилось, как тугая пружина, часто заколотилось, отдавая тупым буханьем в виски…