Лариса Порхун - Дочки-матери

Людмила видела, как мать украдкой вытирает слёзы, пока т. Матрена ей за что-то выговаривает. Невеста тоже это заметила и сидела, как на иголках. Но Зойка не была бы Зойкой, если бы спустила такое с рук старшей сестре своей матери. Она довольно громко «плевать, что всем слышно», поинтересовалась, каким образом тётя Мотя, которая много лет, заявляет всем о своих выдающихся кулинарных способностях, умудрилась сжечь свадебный кулич, т.е , именно то единственное, что ей вообще было доверено!? Разумеется, Матрена в долгу оставаться не собиралась, ещё чего, позволить племяннице–соплячке при всем честном народе крыть родную тетю!! Ну чего ж удивляться, Валькино отродье! На этом этапе всевозрастающей свадебной конфронтации, в дискуссию вступил и жених, пытавшийся пока что мирно, урезонить невесту, а затем её сестер, которые при виде усилившихся материнских слез единым оплотом встали на защиту мамы. Пришлось усаживать дядю Антона, теткиного мужа, который целых три раза пытался встать и даже начинал свою речь фразой «Я не позволю..», что именно он не позволит и кому, оставалось загадкой похоже и для него самого, так как он, каждый раз после этой фразы, многозначительно поднимал вверх указательный палец, ритмично покачиваясь, и вместо продолжения глубокомысленно икал. После чего мягко и всепрощающе улыбаясь, обводил присутствующих взглядом, каким мудрый и добрый учитель смотрит на непослушных детей и, совершенно не замечая свирепого выражения лица своей жены, садился на место. Когда своё видение происходящего начали высказать соседи и более отдаленные родственники, новоиспеченный муж Валерка, сильно занервничал и ушел проветриться в сторону близлежащей рощи. Обнаружив пропажу, а особенно заметив ехидную улыбку тетки Матрены, испуганные глаза сестер, все ещё заплаканное лицо матери (нашла время!) Зойка вскочила, убежала за дом и заперлась в бане. Что это был за протест, с какой целью он был произведен, скорее всего, она об этом знала не больше, чем дядя Антон знал продолжение своей фразы «Я не позволю..». Тем не менее, когда не занятые в дебатах приятели отыскали в рощице и привели обратно Валерку, который, в свою очередь, деликатно постучавшись в баню, был немедленно впущен, конфликт рассосался сам собой, и мероприятие продолжилось, как ни в чем, ни бывало. Только отец так и остался курить на своем любимом месте, возле бани, на лавочке, у матери нет-нет, все еще набегали слезы, ну и у Людмилы ужасно разболелась голова. Все же остальное шло хорошо. Тетка Матрена даже вполне себе прозрачно намекнула Зойке с Валеркой о том, как здорово иметь добрую и понимающую родственницу, у которой всегда можно одолжить денег, на покупку, например, машины.

– В любое время! – уточнила она и подмигнула Валерке блестящим карим глазом, а затем движением головы презрительно указала на Зойкину мать и пустой отцовский стул рядом с ней, дескать, не им чета, в отличие от этих многодетных нищебродов Иваковых, мы-то, чай, скопили кой чего.

Обижаться на Зойку, а тем более ненавидеть сестру из-за того, что она решила выйти замуж за любимого человека! Что за мракобесие! Ну, случилось так, что сестра раньше встретила свою любовь, что ж теперь делать!? Люда улыбнулась, когда вспомнила, как они с Валеркой пришли к ней, упали на колени, умоляя её простить их и дать им разрешение пожениться. Она смотрела в их счастливые влюбленные лица и была искренне за них рада. Ей и в голову тогда не пришло, что это ставит её в какое-то унизительное или двусмысленное положение. Она училась на третьем курсе филфака, ей нравилось жить в городе, нравилась студенческая жизнь, хотя она, сколько себя помнила, всегда хотела быть портнихой, как мама. Валентина не только обшивала своих четырех дочек и трёх сестер, но и еще немного подрабатывала этим и брала заказы, а что – 1 р. 50 коп. за платье! Шила она просто, незатейливо, но быстро и качественно. Научил же её этому, муж Александр, который пришел с войны не один, а с немецким трофеем, швейной машинкой фирмы «Зингер», на которой не просто мог строчить, но даже шил сапоги. Мать была категорически против того, чтобы Люда шла в портнихи, – Хочешь, как я, всю жизнь слепнуть над машинкой? – интересовалась она у дочери. Впоследствии, когда Людмила Александровна, учитель русского языка и литературы с многолетним стажем, рассказывала об этом уже своей дочери, она всегда с некоторой горечью добавляла: «Что ж, а теперь я слепну над тетрадками!»

С самого раннего детства Люда всегда ощущала себя старшей, ответственной за себя, за сестер, за дом, за отца, за болезненную маму. Валентина часто и подолгу болела, свою младшую родила, будучи уже очень нездоровым человеком. Верочка была самой хрупкой и слабенькой из сестер. Когда Люде было двенадцать, мать опять положили в больницу. Старшая дочка пришла её навестить и выкладывала на прикроватной тумбочке сваренный ею домашний бульон, пирожки с капустой, пакет с яблоками. Валентина, притянув дочку к себе, громко зашептала, обдавая Людкино ухо, горячим, каким-то больничным дыханием.

– Доченька, ты совсем уж большая, понимаешь все, если вдруг со мной что, присмотри за девками. Верку не оставь, доченька, слышишь, малая она совсем, да хворая вся… Люда страшно конфузилась, в палате лежали еще четыре женщины, ей казалось, что все они прислушиваются к непростому разговору, происходящему между матерью и дочерью. Девочка беспомощно оглядывалась и все повторяла: «Конечно, мама. Не волнуйся, мама». В пятом классе, Люда уже доила корову, готовила еду, проверяла уроки у младших. В 13 лет сшила своё первое в жизни изделие – сарафан для Зойки. Никто её этому не учил, нашла выкройку, перенесла её на газету, сняла по всем правилам мерку с сестры, и получился сарафанчик – загляденье, с «крылышками» и пышной оборкой по подолу. Приехавшая из больницы мать, только ахнула, внимательно рассматривала диковинную модель, даже на изнанку вывернула, – все было выполнено на «отлично». Валентина только головой покачала: «Вот это да! И когда успела научиться?!» А удивляться было чему: Людка у неё родилась недоношенной. Они с мужем строили дом, и Валя, на седьмом месяце беременности подносила ведра с глиной, для обмазки стен. Вечером начались преждевременные роды, которые принимала Фёкла – Валина мать. Людочка родилась без ногтей, у неё отсутствовал сосательный рефлекс, а вместо плача, малышка издавала жалобный писк. Конечно, принимая во внимание стечение обстоятельств, да и обстановку того времени в целом, то, что она не просто выжила, а довольно быстро превратилась в нормально развивающегося и смышлёного ребенка, иначе, как чудом не назовёшь. Баба Феня выходила (или как она сама говорила «вычухала») её в том числе и тем, что многократно купала (парила) на печке в травяных настоях.

Читать дальше