Лариса Порхун - И вся любовь…

– Ну что ж, неплохо, главное, спокойно и тепло… Ты не возражаешь? – почти «спросил» он у хозяина дома, направляясь к его старенькому газовому котлу и укладываясь прямо в цементной, выкрашенной масляной краской, в тон его шерсти, нише под ним. По крайней мере, именно так понял гостя Кирилл Аркадьевич:

– Так ты спать хочешь?! – догадался он. Пёс немного отвернулся и снова тяжело вздохнул, как существо высшего порядка, вынужденное регулярно общаться с непроходимыми болванами:

– Слава богу, приехали! – обречённо отозвалась собака, – А я о чём толкую тебе уже полчаса? Ещё у калитки был же разговор, между прочим…

– Погоди, – спохватился Кирилл Аркадьевич, – там тебе будет неудобно, – он на минуту задумался, затем улыбнулся и сказал:

– Сейчас вернусь, никуда не уходи, – и скрылся в маленькой комнатке.

– Даже если бы очень захотел, то уже не смог, – отчётливо было написано на собачьей физиономии, когда пёс широко зевнул и закрыл глаза.

– Вот, – Кирилл Аркадьевич вернулся в кухню со стареньким, детским одеяльцем. Он расстелил его между АГВ и стеной, ласково гладя рукой:

– От внучки осталось ещё, – он вздохнул почти точно так, как несколько минут назад это сделал пёс, – Ложись, если хочешь, отдыхай…– он тяжело поднялся и вышел. Когда через несколько минут, он вернулся, чтобы поставить чайник, собака крепко спала, уютно свернувшись на одеяле. Внутри у Кирилла Аркадьевича стало тоже необычайно уютно.

– Добрый знак, – почему-то подумалось ему.

Ровно через два часа, пёс встал, потянулся, сдержанно поблагодарил хозяина слабым колебанием хвоста вкупе с одновременным взмахом ушами, и побрёл к двери. Когда Кирилл Аркадьевич закрывал за ним калитку, провожая его взглядом, то удивился, насколько уверенно и бодро потрусила собака, свернув в явно хорошо знакомый ей переулок.

На следующий день, возвращаясь с работы, он увидел пса ещё издали. Тот снова встретил его с таким видом, будто в том, что он второй вечер подряд терпеливо сидит под калиткой совершенно незнакомого человека, нет ничего необычного. Пёс опять доброжелательно, но грустно смотрел на мужчину своими глазами карамельно-шоколадного оттенка, и легонько, но всё же весьма настойчиво постукивал хвостом по земле, мотая, время от времени кудлатой головой. Дескать, ну что же ты, стоишь, глазеешь на меня? Или снова разговоры разговаривать будем?

На этот раз собака не тратила время на обследование помещения и отвлечённые беседы, а сразу направилась к уютно урчащей отопительной системе, пару раз зевнула и тут же провалилась в глубокий, крепкий сон.

Ровно через два часа, она снова, будто повинуясь звонку некоего внутреннего будильника, поднялась, и умиротворённо виляя хвостом, пошла к двери. С тех пор так и пошло, собака появлялась каждый вечер, ложилась спать и затем быстро уходила. Причём от угощения вежливо отказывалась, и возвращалась к себе поспешным, слегка виноватым шагом, словно переживала, что за время её отсутствия могло невесть что случиться.

Кирилл Аркадьевич привык к приходам собаки, и даже иной раз больше обычного торопился домой, представляя, как возле калитки, смиренно понурив голову, терпеливо ждёт его загадочная, коричневая собака с волнистой шерстью и печальными глазами. При этом он постоянно думал о том, откуда приходит к нему этот пёс, почему он всегда такой уставший, и что, вообще происходит.

В какой-то момент, это случилось где-то недели через две, как пёс появился у дома Кирилла Аркадьевича впервые, мужчина не выдержал, взял блокнот, ручку и написал следующий текст: «Этот пёс регулярно приходит в вечернее время к моему дому, и сразу же ложится спать. Спит около двух часов, после чего поднимается и тут же уходит. Поскольку собака воспитанная и производит исключительно благоприятное впечатление, хотелось бы знать, почему это происходит, и не нужна ли помощь?» Немного подумав, Кирилл Аркадьевич приписал внизу своё имя и адрес.

Затем сложил листок вчетверо и закрепил на ошейнике. Уже на следующий день вместе с четвероногим постояльцем, аккуратно прибывающим на двухчасовой отдых, пришёл ответ.

«Здравствуйте, Кирилл! Спасибо Вам, добрый человек, что даёте возможность отдохнуть нашей замечательной собаке, которую зовут Чарли. Дело в том, что сейчас у меня живёт дочка с тремя детьми дошкольного возраста. Внукам моим – 3, 4 и 5 лет соответственно. Можете себе представить, как весело у нас в доме! А Чарли – пёс с повышенным чувством ответственности и беззаветно предан всем троим, чем иногда сверх всякой меры пользуются эти прелестные создания. Не удивительно, что он сильно устаёт и даже иногда выбивается из сил. Тем более что он не так уж молод и не привык к такой насыщенной активными играми и постоянной беготнёй жизни. Когда я вижу, какой довольный и отдохнувший он возвращается от вас, то наряду с радостью за любимого пса, испытываю самую банальную зависть, и думаю, как было бы хорошо и мне отдохнуть где-нибудь пару часов…

С уважением и благодарностью, Анна, любящая, но отчаянно уставшая бабушка».

Кирилл Аркадьевич сидел какое-то время неподвижно и мечтательно смотрел вдаль. Мыслями в этот момент, он был очень далеко.

– Добрый знак! – снова вдруг подумалось ему. Затем мужчина перевёл взгляд на спящую собаку, мирно посапывающую во сне и, глянув на часы, понял, что она скоро проснётся, а значит времени у него не так уж и много. Он взял лист бумаги, ручку, глубоко вдохнул, словно готовясь внутренне к чему-то очень важному, что возможно повлечёт за собой весьма значительные последствия, улыбнулся какому-то внутреннему своему настрою, ещё раз перечитал письмо, и стал писать ответ.

Да, так меня зовут… Берта. Хотя, согласитесь, имя это не слишком годится для чистокровной неаполитанки, у которой за плечами тысячелетняя история её рода. Хотя, в принципе, мне всё равно, как меня зовут. Ведь чаще остальных ко мне обращается именно Она, а для меня только это имеет значение. Всё остальное не так уж и важно. Но обо всём по порядку… Так вот меня решили назвать Бертой.… Я помню, что когда появилась в их доме, Она предлагала и другие имена, запомнилось почему-то одно – Дженни, наверное, потому что понравилось. От него веет изяществом и трогательной нежностью. А ещё отчётливо звучит грация и женственность, то есть именно то, чего мне, как раз, и не хватает. Я это знаю. И Она знает. И те, кто был с ней рядом, видимо, тоже знали, потому что кто-то из них засмеялся и сказал: «Да ты что?! Какая из неё Дженни?! Ты только посмотри на эту морду… Нет, ей нужно имя сильное, мощное, желательно с рычащим звуком, чтоб не лилось, а летело… Чтобы моментально резало слух и обрубало нечистые намерения, чтоб было понятно сразу, с кем имеешь дело… И чтобы никаких, понимаешь, этих самых розовых соплей, достаточно с нас того, что она и так женского пола».