Ирина Витковская - Птица Мамыра

Он и прозвал её Прекрасной Казашкой. И все приняли, потому что Бармалей – человек искусства, работник филармонии; играет на бас-балалайке в ансамбле народных инструментов «Матрёшка».

Самой странной фигурой в подъезде оказалась Ася с третьего этажа. Просто Ася, лет так сорока пяти. Затейливо корявые косолапые ноги, чёрная метла конского хвоста, огромный приплюснутый нос. На нижнюю часть лица лучше бы не смотреть совсем. Рот, когда она говорила, напоминал шевелящуюся сталактитовую пещеру. Зубы обломаны так причудливо – два передних центральных достаточно высоко, потом боковые резцы чуть пониже, острые клыки уже нормальной длины. Обломки торчали в виде забора, перевёрнутого вверх ногами и выгнутого дугой. Внутри пещеры беспомощно болтался толстый неуклюжий язык. Звук «с» у Аси не получался. Чтобы его выговорить, она засовывала язык куда-то вверх, к нёбу. Получалось что-то вроде «тт».

На первом этаже проживали Клавдия Елистратовна и Владимир Ефимович.

Клавдия Елистратовна Асю презирала. Когда приходилось контактировать по неизбежным подъездным вопросам, делала лицо тяжелобольной, и было ясно, что сам факт Асиного существования оскорбляет в ней женщину, человека и птицу высокого полёта одновременно.

Клавдия Елистратовна работала в буфете обкома партии, имела мужа военного пенсионера, старинную причёску под названием «бабетта» и бирюзовый кримпленовый костюм. Тая всегда со священным ужасом смотрела на огромный приглаженный стог, царственно венчавший её голову; зимой он казался ещё больше из-за малиновой мохеровой шапки, которая аккуратно натягивалась на сооружение из волос, а всё остальное – лоб, уши, затылок оставались неприкрытыми. «Что греет шапка? Волосы?» – этот дурацкий вопрос маленькая Тая задавала себе каждый раз, когда видела Клавдию в зимнем наряде, но спросить кого-то, хоть бы даже и маму, стеснялась. Не стыдно было спрашивать только у Димки. Но что Димка в таких вещах мог понимать? Хотя где-то соображалка у него работала. Ох, работала!

Как-то раз в начале лета, ранним вечером, в их дверь тихонько стукнула Ася. Мама открыла и даже не успела поздороваться – соседка прижала палец к губам и шепнула:

– Алевтина! Иди… Покажу чего.

У мамы сразу сердце ухнуло в живот. Следом за Асей она на слабеющих ногах спустилась со своего этажа на один пролёт лестницы, потом на половину второго…Спиной к ним, перед дверью сановной буфетчицы и её мужа, стояли Димка с Таей. Димка, встав на цыпочки, жал кнопку звонка.

Мама оглянулась.

– Т’тмотри, – еле слышно сказала Ася и ощерила свой жуткий рот в улыбке.

…Дверь открыли вдвоём – муж и жена.

– Клавдия Глист'гатовна! Владими'г Фифимыч! – привычно загундел Димка. – Дайте, пожалуйста, колбаски…

Лицо Клавдии скукожилось, как от лимона. Она втайне гордилась своим изысканным отчеством, а не друживший с логопедом Димка ронял его с пьедестала, потому что в «Глистгатовна» совершенно явно слышалась глиста. «Фифимыч» быстро смотался на кухню и с напряжённой улыбкой выдал просителям два тоненьких кружочка твердокопчёной колбасы.

Дверь захлопнулась. Дети сиганули через три ступеньки на улицу, а у мамы подкосились ноги. Она села прямо на лестницу.

– И вот так – т'то раз на дню, – вкрадчиво произнесла Ася со счастливой улыбкой.

…У мамы случился сердечный приступ. Она лежала в соседской квартире на кухонном диванчике с валидолом под языком и, не отрываясь, смотрела на Таю. Тая с ума сходила от этого взгляда.

Прекрасная Казашка кричала на высокой ноте:

– А вот пусть!.. Так им и надо!.. Сволочь буфетная! Не стоило тебе, Аля, соваться! Пусть бы всё лето за колбасой шлялись! Нечего выдрючиваться перед детьми своим дефицитом!

Димка тоже вносил посильные объяснения:

– Алевтина Ивановна! Не гасст'гаивайтесь! У них п'гавда много! – И показывал руками сколько. – Я видел… На кухне, над газом, так… (он показал как) висят. Там пять… или семь. – Димка задумался и виновато добавил: – Пахнут…

Тая тоже видела эти колбасы. В тот первый и единственный раз, когда они с Димкой были приглашены в заветную кухню. Их подробно расспросили – о маме, бабушке, папах, вскользь о Таиных оценках, угостили злополучной колбасой и мармеладом «Лимонные дольки» из круглой картонной коробки. Колбасные батоны притягивали взгляд. Они висели над плитой, на газовой трубе, длинной шеренгой, благородного красно-коричневого цвета, до блеска натёртые растительным маслом… И в самом деле пахли упоительно.

Стыдно, гадко было стоять переминаясь каждый день перед соседской дверью, но воспоминания – вкусовые, обонятельные – выворачивали нутро. Очень хотелось колбаски.

…Мама отлёживалась часа полтора. Потом они вернулись в свою квартиру, и Тая решилась наконец просить прощения.

– Мамочка, – робко вздохнула она, тронув маму за рукав.

Мама тяжело села на табуретку, повернула Таю к себе лицом, долго смотрела ей прямо в глаза, а потом проговорила, с трудом выталкивая слова:

– Нельзя… никогда. Знаешь… нам это не положено .

Тая поняла сразу. Не стала задавать вопросов. Кем не положено, почему. Не положено – и всё. Сухая колбаса, лимонные дольки, торт «Птичье молоко», немецкая кукла Эльза, японский зонт «Три слона» – не положено .

А что положено? Работать. Учиться в школе. Гонять с Димкой по двору. Пить чай с сушками «челночок» у Прекрасной Казашки. Ветчинно-рубленая за три пятьдесят кило, разваренная в скороварке. Серый холодец из кулинарии (в ехидном просторечии – «сиськи-письки»). Кофта-лапша. Габардиновая юбка. Ещё положено: «За апельсинами не занимать – заканчиваются!», «Слезьте с подножки, троллейбус не резиновый!», «Быстро выходим убирать двор – что ж, что выходной, не баре, не развалитесь!» И они послушно не занимали, и слезали, и выходили…

Иногда было просто невыносимо. За гранью воображения.

Зима. Тая в пятом классе. В большой комнате на потолке, вокруг трёхрожковой люстры (у них уже появилась люстра), вдруг начало разрастаться странное желтоватое пятно с коричневым ободком. Оно было не очень явным, с потолка не капало, но, к маминому беспокойству, постепенно всё же увеличивалось, меняя конфигурацию. И главное, было непонятно, откуда там может быть вода – наверху ведь тоже комната, не кухня, не ванная. Батарея далеко, у окна, а пятно в центре.

Всё разъяснила опять же Ася, зашедшая «по делам». Задрав свой толстый нос кверху и не слушая маминых версий о том, откуда вода, она просто и спокойно объяснила:

– Это Виталька. Т'тыт.

– Что?.. – севшим голосом пробормотала мама и привалилась к стене.

– Т'тыт, – подтвердила Ася. – Напьёт'тя и т'тыт.

Подумала и уточнила:

– У него там т'тул т'тоит. У телика.