Виктория Травская - Сопротивление материала. Том 3. Так не бывает

Наконец был сдан и последний экзамен, аттестаты отправились в типографию, а девчонки – по салонам красоты, как теперь назывались бывшие парикмахерские.

Гром грянул в самый разгар торжества.

Ольга тщательно рассчитала удар. Полагаться на случай было не в её характере, поэтому утром она позвонила именно той из своих подруг, относительно которой можно было не сомневаться: даже в радостных хлопотах та не сможет отказать себе в удовольствии довести сенсацию до сведения всех выпускных классов – и как бы между делом обронила:

– А кстати, ты знаешь, кто нам чуть было не сорвал выпускной?

– Выпускной? – эхом отозвалась та, и Ольга уловила в её голосе растерянность. Бедняжка не отличалась сообразительностью, так что пришлось напомнить ей о недавнем происшествии.

– Ну, та жалоба в ГорОНО, когда чуть было не запретили устраивать вечер! – Ольга намеренно сгустила краски.

– Аааа! Да, конечно… А что, могли запретить? – в голосе её визави наконец появился интерес. – Ты это серьёзно?!

– Можешь мне поверить, вопрос стоял именно так. – Она выдержала паузу, давая время этой мысли овладеть тугим сознанием собеседницы. На линии повисла тишина, такая долгая, что Ольга была вынуждена её прервать: – Эй, ты там?

– Ничего себе! – раздалось в ответ. – И что? И кто же?

– Только смотри: никому не говори, что ты узнала от меня! Слышишь?

– Да-да, конечно. Могила! Так кто?!

Ольга выдержала паузу, чувствуя, как её собеседница буквально сучит ногами от любопытства и нетерпения.

– Мне удалось случайно узнать, что телегу накатала мамашка Рогозиной.

– Да нууу?!

– Представь себе! – Ольга была довольна: теперь дело в шляпе, можно не сомневаться, что «сенсация» ещё до наступления вечера будет известна всем трём выпускным классам. Поэтому она быстро свернула разговор. – Ну, ладно, давай. Мне пора на укладку.

У Саши никогда ещё не было такого платья. Мать расстаралась: раздобыла бирюзовый шифон, нашла умелую и расторопную портниху, и теперь платье висело на плечиках, подвешенных к люстре – такое прекрасное, что в это трудно был поверить. А внизу, у письменного стола, стояли белые лодочки на невысоких каблуках-рюмочках – слава Богу, не на «шпильках»! На этот раз даже Елена Степановна не стала настаивать на своих излюбленных «шпильках»: выдержать на них всю ночь было немыслимо. Правда, Саша знала, что девчонки обычно берут с собой «сменку» – пару любимых кроссовок или стоптанные старые босоножки, чтобы идти в них встречать рассвет. Но она и мысли не могла допустить, чтобы осквернить это восхитительное платье вульгарными кроссовками или чем-то подобным и была полна решимости до самого конца оставаться в туфлях, даже если она разотрёт ими ноги в кровь, как русалочка Андерсена. К счастью, туфли оказались удобными, как тапочки: их мягкая перламутровая кожа обволокла Сашину изящную ступню подобно перчатке. Она ходила в них по комнате, не чувствуя ни малейшего дискомфорта, хотя обычно каждую новую пару приходилось разнашивать в муках.

– Но пластырь всё равно возьми! – Елена Степановна критически оглядела дочь. Она была вынуждена признать, что её смугловатая долговязая Сашка в этом наряде прехорошенькая. Хотя немного соблазнительных округлостей ей бы не помешало, вздохнула она. Но тут уж ничего не поделаешь – рогозинская косточка!

Бабушка же просто лучилась любовью и восторгом.

В ранних июньских сумерках вдоль дорожек, ведущих к школе, толпился народ – это жители микрорайона традиционно пришли поглазеть на туалеты выпускниц. С каждым явлением по толпе прокатывался восторженный шёпот или приглушённый гул, а иногда и всплеск аплодисментов. Этому сборищу не хватало только красной ковровой дорожки, но и без неё каждая из девушек, проходивших по людскому коридору, чувствовала себя звездой. Во всяком случае, Саша, когда она шла здесь под руку со Славиком, чувствовала себя именно так, не догадываясь о том, сколь мимолётными окажутся её блаженство и торжество…Блаженно неведение!

К началу выпускного бала слух, запущенный Седых, уже облетел все выпускные классы – по крайней мере, бόльшую их часть. Перешёптывания и косые взгляды одноклассниц преследовали Сашу уже на вручении аттестатов, но она привычно не придала им значения. Теперь же, стоило ей войти в нарядно убранный полуосвещённый актовый зал, где собирались виновники торжества и уже звучала фоном негромкая музыка, она заметила, как резко оборвался оживлённый разговор в ближайшем кружке девчонок. Как пригвоздили её к невидимому позорному столбу взгляды одних и как трусливо отвели глаза другие. Саша внезапно похолодела. Так, наверное, чувствовали себя под взглядами толпы приговорённые к казни, когда их везли на эшафот, почему-то представила она, не понимая только одного: за что? В чём она может быть так виновата перед этими девочками, с которыми проучилась бок о бок десять лет? Возникшее с её приходом напряжение было таким угрожающим, что ей захотелось сбежать, но следовало хотя бы узнать, какая на ней вина.

И Саша с усилием преодолела последние несколько шагов, отделявшие её от этой голгофы. Кое-кто из робкого десятка метнулся от неё в сторону, как от прокажённой, другие же, напротив, сплотили свои ряды вокруг Седых. Конечно, Седых! Кто же ещё, мелькнуло в растерянном мозгу. Но что она могла такое придумать?

– Привет, – сказала Саша. – Что-нибудь случилось? Что вы все такие…

– Нет, ну вы посмотрите! – воскликнула Ритка и, уперев руки в боки, повернулась к Саше. – Может, это ты нам объяснишь?

Саша, недоумевая, обвела всех глазами. Мальчишки, похоже, были не в курсе, а если что-то и знали, то не придавали этому значения, так как возбуждённо и весело перемещались по залу, то тут то там сбиваясь в группки – то шумные, то полные сдержанного достоинства и явно смущённые собственной внезапной элегантностью. Но напряжённые взгляды почти всей женской половины этого зала были прикованы к тому кружку, который сплотился вокруг Ольги и так очевидно отторгал теперь Рогозину – если не считать Ирки: эта тихоня храбро подошла к Саше и притронулась к её руке.

– И что я должна объяснить? – растерянно спросила Саша.

– Ну, например, что ты здесь делаешь?

Саша повернулась к кроткой Сысоевой.

– Ира, ты что-нибудь понимаешь?

– Саш, я пыталась… Я им сказала, что это неправда…

– Неправда – что? – Саша криво улыбнулась, понимая, что улыбка, наверное, выглядит жалкой и натянутой. – Может, кто-нибудь всё-таки…

Она не успела договорить. Кто-то сзади больно схватил её за плечо и резко развернул – она едва удержалась на ногах. К её изумлению, это оказалась девчонка из параллельного класса, школьная спортивная знаменитость с репутацией оторвы и атаманши. Имени её Саша не помнила, да обычно никто и не звал её по имени, а только Супрун или, за глаза, Супруниха. Она только что вошла в зал – прямо из дорогого салона, где провела полдня – и узнала «новость» последней. Супруниха всегда реагировала молниеносно и не рассуждая. Измученная стилистом и визажистом, пытавшимися придать её грубоватой внешности романтический облик, она теперь была полна нерастраченных сил, и тут – о удача! – ей нашептали, что праздник, ради которого она приняла всю эту крестную муку, мог бы не состояться по вине Сашиной матери, написавшей жалобу на немыслимые поборы.