Ольга Стрелкова - Среди миров. Фантастический рассказ

Произошла эта удивительная история с преподавателем N-ского медицинского университета Верой Николаевной Шеиной. Такой случай столетие назад назвали бы «престранным» или даже «фантастическим». Вера Николаевна вообще была не самым обычным преподавателем. Взять хотя бы её предмет – русский язык. Ничего особенного, вроде бы. Но она его преподавала как иностранный, и не просто так, а на английском. Если случайному собеседнику приходилось узнать о профессии Веры Николаевны, он почтительно замолкал. Вероятно, ожидая чего-то удивительного.

И удивительное случалось. Но едва ли Вера Николаевна станет рассказывать об этом случайному собеседнику.

В середине ноября выпал первый мокрый снег. Установилась та мерзкая слякотная погода, которая всегда способствует распространению всяческих инфекций. Вера Николаевна помнила, как умудрялась не болеть в течение всего своего рабочего года. А иногда переносила грипп на ногах. Теперь же она сидела перед группой студентов и чувствовала, как температура плавит её мысли точно олово. А слова густым тягучим потоком падают на головы учеников.

Слова такие привычные и простые. Дом. Работа. Друг. Подруга. Университет. Какого труда стоило вдолбить каждой новой группе, что нужно говорить «Я учусь в университете»! Двойное «те» в окончании казалось студентам-иностранцам лишённым какого-либо смысла. Вера Николаева говорила: «Не думайте, почему это так. Просто запоминайте. Вы всё поймёте позже». Позже – это когда начиналось изучение системы русских падежей. Справедливости ради нужно отметить, что только единицы, счастливчики, одарённые от природы лингвистическим чутьём или поцелованные своими богами при рождении, действительно начинали понимать. В большинстве своём студенты просто кивали и повторяли, как мантру: «Я учусь в университете», с пугающим постоянством пытаясь произнести первую букву слова «университет» на английский манер. Ю.

Кажется, это называется синдром приобретённой беспомощности. С каждым годом всё меньше хотелось корректировать произношение. И каждая новая группа казалась реинкарнацией какой-то группы прошлых лет. Веру Николаевну преследовало чувство дежавю. Все слова были затёрты как стельки старых туфель. Нигде русский язык не казался таким далёким от реальности, как здесь, в N-ском медицинском университете. Сокращённо – Мед. Стены этого учебного заведения были словно граница миров. А само здание – точно многопалубный корабль, погружённый в бурлящее море российской реальности. Но вся жизнь обычного русского города была так же далека от студентов Меда, как жизнь океанических моллюсков от пассажиров круизного лайнера.

Как ни странно, основным средством межнационального общения стал ломаный, модифицированный, многократно искажённый английский. Примечательно, что в Меде не было студентов из собственно англоговорящих стран. Возможно, если бы таких было много, всеобщим языком стал бы китайский, французский, лаосский. Проще говоря, язык, который не был бы родным для большинства студентов, но не являлся бы русским. Большинство студентов покидают стены Alma Mater, так и не осознав в полной мере все прелести падежной системы русского языка.

Обучение начинается с предложного падежа (sixthcase). Тот самый «в университете». Падеж обозначает место. Студенты воспринимают его достаточно спокойно. Снисходительно. Почему бы и не поменять окончание, раз так нужно? Следующей нотой в аккорде звучит винительный падеж (forthcase), с необходимостью помнить о родовой принадлежности каждого слова, а так же о категории одушевлённости. Я люблю брата. Я люблю маму. Я люблю чай. Я люблю пиццу. Видимое разнообразие вносят окончания и предлоги родительного падежа (secondcase). У меня есть друг. У меня нет друга. Студенты начинают нервно соображать, почему нельзя сказать «У меня есть друга». Там – меняем, тут – не меняем. А пока студенты осознают изученные окончания, подобно внезапному порыву ветра, звучит дательный падеж в значении адресата. И как же трудно объяснить разницу между объектом, когда используется винительный падеж, и адресатом, требующем дательного.

А ещё эти вечные фразы, которые Вера Николаевна могла бы представить в качестве эпиграфа к собственной жизни. Мне нравится биология, но я люблю биологию. И, разумеется, не забываем постоянную борьбу за произношение. Не «байолоджия», а «биология». По-русски. Do you know Russian alphabet?

Спустя годы проведённые в Меде, Вера Николаевна ощущала действительность вне работы, как нечто иллюзорное. И жизнь, в которой она была Верой Николаевной, оставалась за дверями университета, где она просто Мадам Вера.

Дома Вера Николаевна, как была, не переодеваясь в домашнюю одежду, прилегла на маленький диванчик в гостиной, и тихо заплакала от бессилия. Это было не то злое бессилие, которое даёт запал бороться, а напротив – полный упадок, когда она не могла даже найти сил, чтобы пошарить в аптечке. Мечтая о чашке тёплого чая, она заснула.

Её болезнь не была столь уж сильна. Небольшая температура. Головная боль. Насморк. Sore throat. Гораздо опаснее был душевный упадок. То чувство, когда не хочется идти на работу. И вообще не хочется никуда идти. Хочется полежать пару дней, уткнувшись лицом в спинку дивана. Разглядывая тканые завитки не обивке, Вера Николаевна вспоминала свои первые годы работы в N-ском медицинском университете. Шумящим роем, студенты прошлых лет кружились в памяти. «Это просто feather, – подумала Вера Николаевна и заснула. Конечно, она имела в виду «fever». Жар. Температура. Лихорадка. Но в её сознании кружилось именно «feather». Перо. Перья, которые шаманы украшали своё наряд, как символ связи земного и небесного.

Вера Николаевна чувствовала себя парящей в небе птицей. Она слышала хриплый голос, который по-доброму, по-отечески убеждал её: «Как птицы ходят по земле и летают по небу, служа двум стихиям, так и ты. И птицы подобны ангелам. Но ангелы подобны птицам. Ибо сказано: Они не сеют и не пашут, но Господь даёт им».

Вера Николаевна протянула раскрытую ладонь, чтобы дотронуться до лица старика-шамана. Испещрённое морщинами, оно обладало прекрасной текстурой. И даже само время не было с ним во вражде. Оно не отбирало, а даровало. «Почему у меня так не получается?» – спросила она с тоской глядя на старика-шамана. Он улыбнулся и положил тонкое перо на её раскрытую ладонь.

Feather. «Смотри на птиц», – сказал он Вере.

Её сон был достоин праведника – он очистил душу от грусти, принёс покой, прогнал уныние. Проснувшись на другой день, Вера Николаевна была почти здорова. Вообще, положа руку на сердце, придётся признать, что болезнь заметно сдала свои позиции, как только врач выписала больничный. Едва Вера Николаевна вышла из кабинета доктора, ей открылся целый мир, в котором снег большими мокроватыми хлопьями летел прямо в лица прохожим. И это казалось красиво и мудро. Этот снег обещал умиротворение. Он учил жить просто, без затей. Ноябрь показался Верен Николаевне буддийским монахом с обритой на лысо головой. Он был аскетом, но от других не требовал того же.