Татьяна Чебатуркина - Сборник повестей

А документы в выбранный вуз можно успеть сдать в последний день, чтобы не трястись перед компьютером в нетерпении месяц, наблюдая, как в списке сдавших аттестаты на данный факультет твоя фамилия стремительно летит вниз после сто балльников и победителей Всероссийских и международных олимпиад.

Классная дама укоризненно покачала головой, явно осуждая родственников Ярослава за то, что бросили несовершеннолетнего внука в такой ответственный жизненный период одного, когда он принес деньги за выпускной вечер:

«А вдруг устроит с ребятами дома гулянки со спиртным и девочками? Накурятся какой-нибудь дряни, передерутся, дом спалят. Ищи потом крайнего!»

Но читать очередную нотацию не стала. Поводов Ярослав пока не давал, но безнадзорность ведь еще никого до добра не доводила.

После отъезда деда и бабушки в Германию парни из школьной сборной осторожно намекнули, что всегда есть повод расслабиться, уединившись в пустом доме со знакомыми девчонками. Но Ярослав показал молча кулак, и желающих настаивать больше не оказалось.

Девчонки – одноклассницы старательно и прилипчиво делали попытки обратить на себя его внимание. У многих были давно серьезные отношения с взрослыми мужиками.

Ярослав усмехнулся: «Каждому – свое». Пробегая глазами по выставленным на сайтах откровенным рассказам современных авторов, иногда хотелось просто пойти в душ и отмыться от грязи, наглых вызовов, нарочитых излияний и порочности сегодняшних юнцов.

Каждый второй герой бравировал знанием зарубежных музыкальных хитов, марок лучших коньяков и сигарет. И модно было прожигать свою жизнь в забегаловках ночных клубов, в объятиях прожженных проституток, давно распрощавшихся с иллюзиями прекрасной молодости.

Сельская жизнь – это специфически сложившаяся атмосфера сочетания упорного труда и добровольного подчинения законам бытия. И понятно – сельская молодежь бежит от этого, попахивающего нафталином прошлого, застоявшегося напряжения и принуждения, желая долгожданной, неосязаемой, подчас выдуманной свободы в замкнутом пространстве нескольких десятков квадратных метров съемных городских квартир.

И шикарный личный автомобиль с его мощным мотором дает своему хозяину только относительное чувство покорения пространства на переполненных улицах столицы и просто большого города. Ведь любой человек находится постоянно в вечной закупорке толпы, и редкие попытки вырваться на море, в горы, в лес только лишний раз подчеркивают твою полную и постоянную зависимость от окружающей действительности.

Дед, Иван Васильевич, последний десяток лет работал завхозом в крупном фермерском хозяйстве.

С весны до поздней осени он не вылезал из кабины мощной «Газели», нового трактора или старенького комбайна.

С семи лет дед научил и разрешал внуку водить старую, но еще крепкую собственную «Ниву», когда пылили по бесконечным полевым дорогам. И никто в семье не считал это какой-то особой заслугой, выдающейся особенностью подростка – будущий мужчина должен быть ответственным умельцем, ведь «пахать» придется всю сознательную жизнь.

Летом Ярослав с пятого класса, согнувшись, иногда даже, становясь на колени в грязную борозду, сгорал под жгучим солнцем на ручной прополке луковых и морковных плантаций. Зато осенью с еле скрываемой гордостью перед дедом получал вместе с деньгами натуроплату. Друзья плевались, обзывали хозяев капиталистами и скрывались на речке, стараясь поскорее забыть утомительный, беспощадный месяц эксплуатации. Ярослав учился терпеть молча.

После выпускного вечера, в хорошем подпитии, закатив штанины модных дорогих брюк, по колено в неожиданно холодной воде перешли и перетащили через брод девчонок в пушистых бальных платьях, хлебнули, чтобы согреться, из полтарашек подкрашенного соком самогона на высоком берегу, нетерпеливо дождались первых острых лучей разбуженного солнца. Ярослав проспал подряд почти восемь часов. И вечерней маршруткой уехал в Саратов, чтобы не опоздать на ночной поезд. Деду в Германию не позвонил – не хотелось врать.

От матери и от бабушки Ярославу передалась особенность, которой он, начитавшись фантастики и приключений в младших и в средних классах, сначала не придавал никакого значения:

– Ну и что, если вдруг ночью во сне был участником какой-то странной заварухи и, проснувшись, в ярчайших подробностях помнил даже раскраску боевых шлемов вражеской конницы? Просто интересные сны!

Но бабушка сокрушалась:

«Вырастешь, как и Инночка выросла фантазеркой, будешь летать над землей, а потом случайно споткнешься, и действительность ударит больно и несправедливо».

Но воображение вдруг подсказывало сюжеты военных сражений, запутанных лабиринтов и таинственных пещер, и в результате в третьем классе Ярослав начал в толстой общей тетради писать рассказ про пиратов. Вечерами читал после ужина деду и спрашивал: «Похоже на правду?». Дед смеялся: «А вот писателей в нашем роду никогда не было!». Потом дело дошло до стихов.

Сон на верхней полке плацкартного вагона в духоте убежавшего последнего июньского растянутого дня был настолько ярким, объемным и жестоким, что, проснувшись, в первые секунды Ярослав даже и не понял, где явь, а где рассеянная правда виртуального пространства. Отдышавшись от неожиданного видения, приколол себя: «Зачем днем улегся спать? Ведь бабушка всегда говорила: не спи на закат – голова будет болеть».

Пошел за кипятком, выпил стакан чая с густой заваркой и прилип к окну. Пейзаж постепенно менялся, и беспредельность огромной страны вырисовывалась все яснее именно в этом прогоне от степей и редких рощиц средней полосы до высоченных деревьев диких заповедных чащоб сибирского величия.

Начало сна не предвещало ничего пугающего:

«Он идет по какому-то косогору, по обычной глинистой заброшенной дороге, незаметно входит в какой-то пестрый лес и начинает в сгустившихся сумерках темнеющего пространства осторожно оглядываться. Эта туманная пелена, словно просочившийся дым от недалекого костра, настороженно окутывает деревья, тормозит, не пускает вперед. Нужно проснуться, стряхнуть это наваждение сна, но он медленно тащится в растерянности, потеряв реальные ориентиры в виде лесной тропинки. И в минуту очевидной паники вдруг из сумрака обступившего леса он вырывается на опушку, завораживающую своей летней, пронизывающей солнечной торжественностью. И в колосящемся разнотравье, в неглубокой лощине он видит лежащего, раскинув руки, незнакомого человека. Он заснул или умер на этом приволье солнца и травы. Лица человека не видно. Жутко. Но его, Ярослава, тоже тянет нырнуть в этот летний просторный травяной шатер, развалиться на пригорке и получить свою порцию солнечного беспредела…». И в эту минуту он проснулся.