Александр Завьялов - Театральные подмостки

– Придумает он. Да тебя убить мало! Что, совсем не знаешь её лица?

– Да откуда!

Алаторцев покачал головой и говорит:

– Эх, Ваня, не познакомился ты с Ксенией в земной жизни, теперь её душа за это тебе мстить будет. Вот и расхлёбывай на этом свете. А души страшно мстят, ох и страшно! Ну да сам виноват, наворотил делов.

Мне это показалось забавным.

– Так она, значит, мстит?

– Лев Сергеевич, вы на Ваню оторопи не наводите. Ну, помучает маленько, попугает, не без этого. Оставлять безнаказанно нельзя. А ты, Ваня, как хотел? Родной душе жизнь исковеркал. Она-то тебя, искариота, почувствовала, всё ждала, ждала… Вот и поделом тебе.

– Может, она и котлеты отравила? – спросил я.

– Не боись, усопший, ешь спокойно. На покойников яд не распространяется.

– А я и не боюсь. Я бы с удовольствием ещё раз умер. Может быть, хоть в ад попаду, в коллектив.

– Попадёшь ещё, не торопись.

– Да ладно. Ну что, фотоальбом смотреть будем? Врага надо знать в лицо…

– Обойдёшься, сам должен догадаться. И вопче, ты что такой довольный? Весёлое лицо у покойника – как это фальшиво и противоестественно!..

– Ну, это как сказать, – буркнул Лев Сергеевич, поглаживая себя по бакенбардам. – Человек рождается – плачет, а коли помёрши – самое время веселиться.

– А чего она сама не пришла? Нам вроде как встретиться надо…

– Хватит уже за тобой бегать. Теперь твоя очередь. Ничего, стрела Амура тебя настигла, теперь ты без неё жить не сможешь.

– Без стрелы?

– Смейся, смейся…

– Помочь надо Ксении твоей, – серьёзно сказал Алаторцев. – Суровая у неё судьба, одной никак не справиться. Спасать её надо, спасать, а заодно и себе поможешь. Может, ты для того и помёрши, чтобы родную душу счастливой сделать.

Вот те раз! А последняя фраза меня и вовсе с толку сбила.

– Шутите, Лев Сергеевич? Вы случайно не забыли, где я? С вами свихнёшься. Как же я её теперь счастливой сделаю? Или она тоже копыта откинула, и мы будем на кладбище друг друга счастливыми делать, в гробу? То я к ней на могилку буду ходить, то она ко мне…

Гости мои перемигнулись, и Лев Сергеевич говорит:

– Ксения твоя как раз очень даже жива. А ты погоди, может, она и тебя воскресит…

У меня всё внутри замерло.

– Это как? – еле выдохнул я.

– Как… как… Любовь, она, знаешь ли, штука загадочная, полезная, без неё никакие чудеса не свершаются, а как же. Человечка с того света только любовь выдернуть может.

– Вот и мотай на ус, усопший, – поддакнула Оля, – теперь твоя судьба целиком и полностью от любимой зависит.

Мне смешно стало, еле сдержался.

– Понимаю… И как это она меня воскрешать будет?

Лев Сергеевич напустил на себя загадочности и говорит:

– Человек за свою жизнь много раз умирает, иной раз и со счёту сбивается… В первый раз умирает для того, чтобы у него душа родилась, а потом уже для всяких судьбоносных свершений… У тебя, Ваня, уже есть душа, и сейчас происходит плавное перетекание сознания… А захочет твоя Синичка, и потечёт оно в обратную сторону… Да, хошь туда, хошь сюда. А реальность и изменить можно… Запросто может статься, скоро увидишь ты себя живёхоньким и здоровёхоньким, в кругу нашего дружного творческого коллектива. Глядишь, ещё и до «народного» дослужишься. Ну и на свадебке твоей погуляем, а как же.

– Хорошо бы…

Вы думаете, я что-то понял? А всё же мне легче стало, как-то веселее, что ли. В груди у меня благость разлилась, и потянулся я к стакану с вином – прокладку сделать. Ольга тоже меня поддержала, а Лев Сергеевич – он почему-то пить не стал. Я немного замешкался, с удивлением взирая на Ольгу. Она и впрямь на этом свете какая-то не такая. Пьёт, как мужик, сильно запрокинув голову назад (видимо, из-за носа). Укатила вино одним глотком и тоже стала меня наставлять:

– Да, Вань, ты пока что ни то, ни сё, – сказала она и с гордостью прибавила: – Вот мы с Львом Сергеевичем – настоящие души! Я про себя точно могу сказать, что в данный момент делаю.

– Что, например?

– Ну, я в гримёрке, готовлюсь к выходу. Видишь, полный зал собрался, а значит, спектакль скоро начнётся. Не забыл, сегодня «Ящик Пандоры» у нас?

Я посмотрел в зал – и впрямь ни одного свободного места. Зрители ещё суетятся, как это бывает перед спектаклем, но уже приготовились старательно внимать. И это была обычная публика, без какого-либо намёка на тусторонний антураж, совсем не то, что я видел в день моей смерти.

– Они на нас смотрят или спектакль какой-то? – спросил я.

– Синичка твоя на тебя любуется, не сомневайся, а другие – не знаю, – развязно сказала Ольга.

– Так она в зале?

– В зале, конечно, только, наверно, подальше села от тебя, кретина.

Я почему-то вспомнил ту таинственную незнакомку, которая плакала в день моей смерти.

– Неужели это та самая незнакомка? – с надеждой спросил я, вглядываясь в лица зрителей.

– Ты о ком, Вань? – спросила Ольга.

– Первый раз я увидел её восемь лет назад… – задумчиво сказал я. – Да, восемь лет видел её на своих спектаклях. Мне всегда казалось, что нас что-то связывает.

Ольга всплеснула руками, обхватила свои щёки ладонями и картинно запричитала:

– Восемь лет! Боже мой! Боже мой! Восемь лет! Какой ужас! Кошмар! Тебя убить мало!

– Оля, не ломай комедию, – уставшим голосом сказал Лев Сергеевич. – Давай по тексту…

Я вглядывался в лица зрителей, смотрел во все глаза, преступно вытягивая шею, и никак не мог отыскать среди них таинственную незнакомку.

Ольга, видимо, решила мне помочь, перемигнулась с Львом Сергеевичем и принялась рассказывать трогательную историю из своей жизни.

– Со мной вот тоже забавный случай был. Приснился мне однажды странный сон. Подходит ко мне необыкновенный красавец, высокий, стройный, черноволосый – словом, мечта Дездемоны. Он мне, значит, говорит: дескать, я судьба твоя и буду сегодня на твоём спектакле. Я спрашиваю: «Где же я тебя увижу, сокол мой ясный?» Он так хитро усмехнулся и сам интересуется: мол, когда я родилась? Я ответила. Ну вот, говорит, ряд – это месяц, а день рождения – это номер кресла. И что вы думаете? В тот вечер сидел на этом месте безобразный старикан, который всё время омерзительно ухмылялся.

Я чутко уловил намёк и сразу прикинул дату своего рождения на зрительный зал. Нашёл то место – и прямо-таки содрогнулся: в этом кресле сидела… моя вдовушка Лера. Какая-то уставшая и помятая, но довольная. Ну и Шмыганюк рядом с ней, а как же.

– Ваня, хочешь опять в жизнь вывалиться? – еле сдерживая смех, спросила Ольга. – Видишь, к твоей Лерусе какой-то кавалер пристроился… Ты, несомненно, должен бороться за свою любовь…

– Отвяжись. А где же Ксения?

– Ты, Вань, Ольгу не слушай: она тебя только с толку сбивает, – с грустью сказал Лев Сергеевич. – Нет твоей Ксении в этом зале, не ищи. Узнала она, что ты померши, да и сама слегла. Теперь уже никто не скажет, появится она в театре или нет… Выжила бы, и то ладно…