Владимир Винник - Противоречивая степь

Не раз и не два менялись времена года, когда степь то преображалась, неся с собой ростки новой жизни, то увядала, отдав всю себя на алтарь будущего. И все это время сын казахских степей учился у русских, сначала в Омске, затем в Петербурге.

Поначалу ему было очень трудно – тоска по родным местам и непривычный быт. И тут самому часто приходилось постоять за себя, потому что не обходилось и без насмешек школярят при произношении им впервые русских букв. Но, помня напутствие отца, он с завидным упорством научился держать ручку и выводить русские буквы, как когда-то, впервые посаженный отцом на лошадь, научился цепко держаться за гриву. Привык и к шумному многолюдью городской суеты. Свыкся постепенно и с условиями непривычного для него быта и уже без робости носил непривычную форменную одежду и фуражку кадета. С годами постепенно исчезли и грубые привычки степняка, появились европейские манеры поведения в обществе, и он стал значительно преуспевать в учебе.

Годы учебы пришлись на насыщенное бурными событиями начало двадцатого столетия. Шел 1912 год, время учебы позади, и теперь, после отпуска и свидания с родными местами, ему предстояла государственная служба у туркестанского генерал-губернатора. Вместе с полученными знаниями, как и всем передовым молодым умам того времени, ему не давала покоя мысль о жизненно важных вопросах бытия человечества. Появились люди, какие-то революционеры, будирующие жизненно важные вопросы: от философских рассуждений до высказывания конкретных дел по изменению устройства устоявшегося правопорядка в жизни людской. Ему даже удалось с сокурсниками втайне побывать на нескольких их сходках.

Он ехал степью, и еще свежо в памяти стояло выпускное построение, на котором в окружении целой свиты высокопоставленных чинов появился сам военный министр Сухомлинов. Строгий взгляд его, брошенный по ровно вытянутым на плацу рядам новоиспеченных офицеров, говорил о его неограниченной власти. Но не это занимало сердце Тулегена, а верх брала радость от встречи с родными местами.

Минула теперь весна, степь благоухала во всей своей красе, и несущийся по степи тарантас слегка обдувало ветерком с запахом душистых цветов и горькой полыни. Сердце молодого двадцатиоднолетнего человека надсадно щемило в ожидании появления на горизонте родного аула. И хотя степь так волнительно напоминала ему давно ушедшее детство, но нет-нет да невольно напомнит о себе жизнь за последние долгие годы в большом городе. Думал, как уютно в этих норах-квартирах, как все обустроил себе человек, даже ночью они освещены ярким электрическим светом. Он думал, как это все не похоже на суровую борьбу за существование его народа. Узнав и вкусив плоды цивилизации, дело ума и рук человечества, Тулеген поражался нищенству здешних кочевников. На пути ему попадались казахи, и он был почему-то удивлен, что они не умеют говорить по-русски. Их лица при встрече были невыразительны, смуглые их черты отдавали какой-то окаменелостью – неестественностью.

«До чего же беден простой казахский степняк, – думалось ему. – Но почему? Кругом, куда ни кинь взгляд, открыто лежат богатства: богатый животный мир степи, озера кишат рыбой, плодородная земля дает жизнь богатой и красивой флоре. А они даже не думают об этих красотах и не пользуются этими богатствами. Наверно, и правда жизненное обустройство требует радикальных перемен».

На всем пути его не покидало смешанное чувство радости и грусти, то одно, то другое брало верх над его трепетным сердцем. И неизвестно, куда еще завели бы его мысли, если бы вдали не показалось с полдюжины всадников, беспорядочно ехавших легкой рысцой. Кучер Тулегена восхищенно что-то крикнул и наддал лошадям, которые перешли на быструю рысь, и это отвлекло его от раздумий.

Ехавшие впереди всадники – нукеры [4] Нукеры – вооруженные всадники-джигиты. – были посланы отцом навстречу сыну. Они всегда сопровождали Жунуса в поездках и выполняли разные деликатные поручения. Увидав впереди тарантас, пришпорили своих сытых коней и, перейдя на галоп, поскакали гостю навстречу.

Они быстро поравнялись с пролеткой, остановившись и разом облепив ее со всех сторон. Кучер остановил лошадей. Один из них – по-видимому, был старший, лет тридцати пяти – ловко осадил взмыленного скакуна у самого тарантаса. Он привстал на стременах, переложил в правую руку камчу, держа в ней уздечку, а левую поднес к груди и сделал поклон:

– Абсалам-магалейкум! Мы джигиты вашего отца, уважаемый батыр. Посланы встретить вас, ага.

Тулеген сбросил с себя накидку, сошел с дрожек и, дружелюбно протягивая руку вперед, шагнул седоку навстречу. Скакун, удерживаемый наездником, попятился назад, и тот, ловко перебросив ногу через гриву, быстро соскочил с коня. Спешившись, приложил руки к груди, часто кланяясь, стоял на одном месте, глядя на молодого казаха в мундире, и был повергнут в удивление: такие мундиры он видел только на уездных начальниках.

– Здравствуй-здравствуй, джигит. Хороший у тебя конь. – Видя непонимающий его взгляд, повторил по-казахски: – Угалейкум-ассалам! Как тебя зовут?

– Аблай, ага. – И, слегка коснувшись рукой протянутой руки Тулегена, быстро, с нервной дрожью, резко ее отстранил, не переставая делать уважительные поклоны молодому хозяину.

Тулеген взглянул на собравшихся за тарантасом остальных джигитов, которые были по упитанности под стать своим сытым лошадям. Те сделали уважительный поклон.

– Ну что ж. Спасибо-рахман за гостеприимную встречу. Скачите к отцу, джигиты, а то вперед вас пролетит какая-нибудь сорока и вы останетесь без суюнши [5] Суюнши – подарок человеку, первому сообщившему хорошую новость. , – смеясь, сказал Тулеген, помня еще обычаи степи и понимая, что душевный разговор вряд ли получится.

Аблай ловко вскочил на коня, резко натянув поводья, вздыбил его.

– Уа! Апырай! – воскликнул он и, указав камчой в сторону аула, помчался вперед, и все джигиты наперегонки поскакали за ним.

Скоро вдали показался аул с несколькими десятками юрт. Войлочные кибитки, похожие одна на другую, и почти возле каждой горел небольшой костер, у которого возились женщины, разодетые в цветные длинные платья. Около некоторых юрт на привязи стояли верховые кони. Глядя на аул, Тулеген подумал: «Время прошло как бы мимо этих мест, не тронутых цивилизацией. Так жили и несколько сотен лет назад, ничего не изменилось. Как жалостлив мой народ. Обычный, устоявшийся веками повседневный уклад жизни – разводили скот, кочевали, растили себе смену. Какой уж тут капитализм, о котором пишут в томах, галдят в газетах, и рабочего класса никакого тут нет. Впрочем, есть одно общее между этими двумя противоположными мирами – и там и здесь есть и, наверное, должны быть всегда бедняки».