Сергей Коноплицкий - Ни рыба, ни мясо

По улице расхаживали толстые и важные голуби, слетевшиеся на обед в Трастевере с колоннады Ватикана. На выходных они слушают проповедь Папы, а потом разлетаются по всему Риму в поисках хлеба насущного, не заботясь, что им есть, потому что в этом городе они всегда найдут пару крошек на ужин.

Мы шли медленно по брусчатке и грелись под весенним солнцем, как вдруг услышали крики. Эмоциональная итальянская мать что-то объясняла непослушным детям, периодически вздымая руки к небу и обрушивая их вниз. Они стояли перед ней опустив головы, но перемигивались друг с другом, еле сдерживая смех. И эта картина стала финальным мазком – так уютно стало на душе, как в родной двор вернулся с палисадником и бабушками на скамейке. Вот наш дом, а вот Сашкин, Ленчика, Вовчика, я выбегаю во двор в коричневых сандалиях, светлых шортах и майке и знаю, что Сашка сейчас вынесет мяч, потом мы созовем всю нашу банду и весь день будем веселиться, ссориться, мириться, бродить по району, играть и забудем обо всем, в первую очередь – об обеде. Тщетно нас будут звать мамы, мы придем вечером голодные и грязные, отругают нас для проформы, а потом поставят большую тарелку супа, и мы его съедим весь, обглодав каждую косточку в курином крылышке, «спасибо, мам!»…

– Моника, – говорю, – мне нравится Рим.

– Мы уже почти пришли, – кивнула она.

Одна из улиц делала крутой поворот и шла в гору. Там несколько маленьких семейных кафешек расположились вдоль улицы, друг за другом. В одной мы нашли виски и выпили по стаканчику. Потом я повторил, а Монике взял вина.

Командировочных мне дали нормально, в счет премии, я еще и своих денег взял. Экономить в Италии не собирался. Самые глупые путешествия – это когда на всем экономишь. В итоге все воспоминания у тебя о том, как не хватало денег и ты выкручивался. Так многие ездят, но я не люблю.

Монику немного развезло, она начала смеяться и громко говорить. Мы ушли оттуда гулять дальше. Забрались в парк, сели на скамейку и стали целоваться.

Потом она положила мне голову на колени и задремала. И я задремал. Перелет, алкоголь, прогулка. Разморило слегка, ну вы понимаете.

4

Не знаю, сколько мы спали, может, час, может, больше. Я проснулся первым и по ощущениям абсолютно трезвым. Пощекотал ей за ушком: «Вставай, – говорю, – наша станция». Она глаза открыла и улыбается. Красивая, как черная кошка.

Куда идти? В этом городе совершенно неуместный вопрос. В Риме, куда ни ткни – везде музей, куда ни дунь – история. Скульптуры, дома, улицы мощеные. Крайне романтическое место. Ходим мы с Моникой, улыбаемся, она что-то стрекочет, я киваю, взял ее за руку. Выпили кофе, чтоб окончательно проснуться, посмотрели на Колизей, Римский Форум. Вижу, нравится ей гулять, но устала уже. Дергает за рукав, как ребенок.

– Идем в кафе! Я проголодалась.

– Есть лучше идея, – отвечаю. – Идем в супермаркет, еды купим, и я тебе приготовлю украинский ужин.

– О! Чудесно!

По дороге к апартаментам нашли мы магазин. Две продавщицы, полячки. Как узнали, откуда я, заулыбались и на свой язык перешли, с украинскими вставками.

– А вы тут как оказались, сестрички? – спрашиваю.

– Работаем уже год!

– Это ваш магазин?

– Ну, почти.

– А мы паломники из Киева. Приехали на Папу посмотреть и исцеление получить от алкоголизма.

Купили бутылку «Джеймсона», итальянского вина, два куриных окорочка, салат и кусок пармезана. Поднялись ко мне в квартиру. Я выгрузил продукты на стол и говорю:

– Я на кухню, а ты тут располагайся!

– Нужно освежиться, – отвечает.

И сразу в душ пошла. Мне это понравилось, но мысли сейчас только о еде. «Ладно, – думаю, – она пока моется, я быстро приготовлю». Налил себе виски для старта, бросил окорочка на сковороду, пока они жарились, налил второй стаканчик.

Она вышла из душа, заходит на кухню, замотанная в белоснежное полотенце. Вся темно-коричневая, а полотенце белое. Ноги очень красивые, немного тонкие в икрах, как у многих африканок, но бедра роскошные.

Встала в проходе, изогнулась так изящно и смотрит дерзким взглядом непокорной пантеры. Я окорочка перевернул, посолил и подмигнул ей. Она подошла и, словно на танец меня приглашает, крутит бедрами, то ли ламбада, то ли сальса, я не разбираюсь. «Я не умею, – говорю. – Только если выпью». И наливаю ей тоже. Дернули по одной, по второй. Поцеловались. Она меня в комнату тянет. «Эй, так не пойдет! У нас окорочка сгорят, знаем, проходили».

Наконец дожарил курицу, положил салат на тарелку, курицу сбоку, натер сверху пармезан. Она увидела и в ладошки хлопает.

– Ты настоящий кулинар!

– Не без того, – скромно отвечаю. – У нас в Украине каждый ребенок может окорочок пожарить. Это тебе не фастфуд ваш. У нас со школы пришел, и поесть нужно основательно, потому что жизнь суровая.

Сели мы есть и под мясо почти прикончили бутылку. Смотрю, она говорить меньше стала, да и я больше на родной язык перешел, надоело на английском. И что интересно, вроде понимает все.

– Ты иди на кровать, а я пока в душ.

Когда я из душа вышел, она уже спала. Прямо так в полотенце завалилась на кровать и сопит, как уставшая лань. Я лег аккуратно рядом и тоже задремал.

Сколько мы спали, опять не скажу, только разбудила она меня, когда уже стемнело.

– Спасибо, Петя, что не приставал ко мне, потому как, если я выпью, то могу контроль потерять.

Тут я погрустнел. Она заметила и рассмеялась:

– Но у нас вся ночь впереди!

5

Пошли мы опять гулять, теперь по ночному Риму. Взяли с собой оставшееся вино и кусок пармезана. Вышли на мост возле Замка Ангела, откупорили бутылку. Стоим, пьем, пармезаном закусываем, вокруг красота, река Тибр внизу бежит, туристы стайками ходят. Прелесть и тепло!

Моника повернулась ко мне и рукой на замок показывает.

– А ты знаешь, почему он в честь Ангела назван?

– Расскажи.

– Во время эпидемии чумы римский папа, не помню, как его звали, увидел на вершине крепости Архангела Михаила, который вложил меч в ножны, что означало конец бедствия, отсюда и произошло название – замок Святого Ангела.

Я представил, какого роста был Ангел в видении папы. Если такой, как человек, то это запросто мог быть пьяный легионер, забравшийся на крышу, чтобы пописать. Вот он сделал свое дело и заправляется, а папа стоит внизу, голову задрал и кажется ему в лунном свете, что это не человек вовсе. Но если это была очень большая фигура, тогда точно архангел. Ну и нельзя отбросить, что Папа мог почувствовать, что это Архангел Михаил. Он даже мог крикнуть снизу: «Эй, кто ты?». В ответ тишина. Когда ничего доказывать не нужно, тогда обычно тишина в ответ. Просто меч в ножны, и конец чуме…

– Эй! Ты чего задумался? Обещал же потанцевать!