Андрей Ефремов-Брэм - Валентина

***

Дворовые взрослые пацаны время от времени привлекают её в качестве разведчика: раздобыть информацию об обстановке в соседних кварталах. Эта информация затем здорово помогает в жестоких схватках с враждующими группировками но, по большей части, в расправах над отдельными личностями из сопредельных районов города. Конечно, впоследствии и сами налётчики получают от врагов увечья. В случае, если кто-либо из противников проходил через квартал с девушкой, по неписанным правилам уличной жизни его не трогали. Но видок у супостата, как бы он этого не скрывал, был довольно неважный.

Как и во многих других городах страны банды малолетней шпаны, гордо именовавшие себя «Чёрная кошка» держали в страхе обывателей. Причем никто из них, ни шайки, ни население, возможно даже и не догадывались, что знак, который они рисовали на стенах или в устрашающих записках, был эмблемой беспризорников далеких двадцатых годов.

Нередко совершала с ровесниками и сравнительно безобидные ночные набеги на чужие голубятни. Часто ходили в лесную зону городского парка, где возле кладбища обитал, в некотором роде одна из достопримечательностей города: умалишённый мужик по имени Миша. Дети Мишу часто дразнили и он, забавно размахивая руками и ругаясь, бегал за ними среди сосен. На груди у него поблёскивал орден «Мать-героиня».

В середине лета Миша из парка бесследно исчез. По городу тут же расползлись слухи будто на самом деле он оказался хорошо законспирированным матёрым английским шпионом и его «заарестовали» в лесу во время работы с радиостанцией.

Поздно вечером после танцев, вволю налюбовавшись на беспричинно вспыхивающие там и сям драки, дети начинали «шпионить» за молодыми парнями с девушками, которые, за неимением другого подходящего места, страстно целовались под соснами. Перепугав до смерти «Джульетту» опять с визгом и смехом убегали, но теперь уже от крайне возмущённого «Ромео».

Поневоле девчонка, как само собой разумеющееся, с малолетства узнала как изнанку городской жизни, так и почти всех молодых криминальных авторитетов города. Это также немало способствовало кое-какому приработку, но от вечного недоедания это не спасало.

***

Шёл 1947 год, в Якутии свирепствовал голод. Городские каким-то образом умудрялись прожить. Китайцы, жившие в городе, очень хорошо помогали: у них почему-то по осени всегда были обильные урожаи овощей. А вот в районах, в деревнях, поговаривают, давно уже крыс едят. Крысы там, говорят, жирные и вполне съедобные.

Валькина мать работает уборщицей в какой-то конторе со сложным названием, и, кроме того, изредка подрабатывает в различных случайных местах. Довольно часто, с десяти вечера до часу ночи, в обязательном порядке, как и все остальные взрослые, была обязана ходить в речной порт на разгрузку угля с прибывавших неизвестно откуда барж. Еды хронически не хватает, и чем занята и где находится дочь до полуночи, её совершенно не волнует. Главная задача до прихода матери – нянчиться с малышом. А ещё лучше, кажется, чтоб её вообще не было.

Девочка от братишки без ума: любит с первого дня появления его на свет. Когда у младенца прорезались первые зубки, без подсказки приучила кушать намоченный в кипячёной воде хлеб. Сама толком не ела, почти всё на братишку уходило. Кормила не спеша и очень осторожно: слабенький получился мальчик. Натаскав домой воды, нагревала на печке, обстирывала и мыла младенца.

Года два-три назад, перед Победой, беззаботные и почему-то всегда весёлые американские лётчики возле своей базы, из окон которой и день и ночь раздавались звуки патефонного джаза модного в то время оркестра Глена Миллера, угостили вездесущих детишек доселе невиданным, упакованным в тончайший, тоньше бумажного листа, хрустящий прозрачный пластик, хлебом. Малюсенькие такие, и булочками то не назовёшь. Но наевшись до отвала, все мучительно начали страдать животами.

Выяснилось – этот хлеб необходимо было для начала спрыснуть водой, желательно кипячёной, тогда он разбухает до нормальных размеров, и только потом его можно было кушать. А получилось так, что хлеб вздулся уже, будучи в желудках. Двое мальчиков с Валей попали на несколько дней в больницу где им и объяснили секрет военного американского хлеба. Оказывается, они были уже не первыми до рези и боли сытыми.

В редкие вечера, с перерывом в две-три недели, отрывала душу: заходила как бы случайно в соседний барак на безошибочно определяемую балёху 15 15 Балеха – Вечеринка (угол). , где среди работяг жили блатные, приблатнённые и прочие некогда отсидевшие за невесть что. «Куря куришку и бухая бухашку» все воспринимали девочку не то чтобы как свою, но как некий привычный элемент, или убранство, внутренней обстановки.

Раздобревшие от выпитого мужики часто просят Вальку сыграть на гитаре. Научившаяся от шпаны трём-четырём аккордам, она знала неимоверное количество воровских песен, смысл которых толком даже не понимала, но слезу у мужиков, своим невинным и чистым голосом, прошибала.

– Да ты не тушуйся, алюра 16 16 Девочка (уголовн) , садись, штевкай: уж чем богаты, не обессудь, в натуре, – говорят ей воры.

– Ну, Валюшка, встеребила душу.

– Не обессужу, чего уж там, – набивая рот едой, просто отвечает девчушка, – вы только скажите, ещё встереблю.

Ела от всей души, от всей дури. Наедалась впрок, наивно полагая, что этого ей хватит ещё на пару недель жизни без постоянно напоминающего о себе чувства голода.

Всем становится весело: её ответ не приедается. Действующие лица мужского пола постоянно меняются, в виду того что время свободы у блатных бывает коротким, на месте остаются, в основном, только вечно пьяные барухи 17 17 Баруха – Сожительница, любовница (угол). и всегда полный стол разнообразной еды. Но и засиживаться допоздна нельзя, необходимо уловить правильный момент и найти подходящий повод, для того, чтобы покинуть гостеприимное заведение: потому-что чуть позже у воров вспыхивают непонятные разборки и жестокие крикливые драки, иногда с применением ножей и вилок.

Бывало и домой приносила гостинцы, но мать даже не интересовалась, откуда всё это берётся, всё воспринимала как должное. Только один раз полюбопытствовала: откуда взялся химический карандаш, ругая дочку за размалёванную скатерть на столе.

Утром Валя встала с утра пораньше и, сидя на лавочке со сладко спящим братишкой на руках, прислонившись спиной к стене дома и щурясь от солнечных лучей, уже часа два любовалась меняющими свой легкомысленный облик, облаками.

– Валька, пошли в Чапая играть! – За оградой прошмыгнула стайка ровесников с палками и деревянными ружьями, на голове одного из них даже красовалась солдатская пилотка.