Андрей Ефремов-Брэм - Валентина

***

Проснулась от стука входной двери – с работы пришла уставшая мать:

– Ой, ноги мои… – садясь на табуретку у стола и снимая старые, давно одеревеневшие кирзовые сапоги, заохала женщина, – что там, у соседей случилось? Милиции то понаехало. Убили, что ли, кого опять? – Начала развязывать на затылке узел головного платка.

– Не знаю, мам, спали мы.

– А это что… откуда?.. – Мать увидела лежащую посреди стола облигацию, взяла кончиками пальцев за уголок будто живую жабу, на лице даже отразилось некое подобие брезгливости и страха, – откуда?! – Уже закричала не то испуганно, не то истерично, – девка!

– Да это… мама… – у Вали, непонятно от чего, тревожно сжалось сердце, – на улице нашла.

От шума проснулся Серёжа, заплакал. Сестра схватила ребёнка с таким видом, будто хотела невесомой крохой отгородиться от разозлившейся матери:

– Сто рублей нашла…

– На дороге нашла?!

– Да…

– Ах ты, сучка!

Следствие было недолгим, от силы недели полторы. Семья молодых учителей, узнав что кражу ценных вещей по глупости совершила Валя, соседская девочка, пыталась отказаться от заявления, но тяжёлые маховики грозной машины правосудия привычно раскрутились, и их уже стало невозможно остановить. Однако на время дознания девочку, после допросов, всё-же отпускали домой.

Валя, не то от страха перед Хлыщом с его компанией, не то из-за чувства блатной романтики, всё взяла на себя и в строгом кабинете чистенького следователя упрямо твердила:

– Видела, куда гурки 31 31 Гурки – Ключи (угол). кладут, вот и захотелось чего-нибудь зясти.

Странный разговор происходит между интеллигентного вида мужчиной и маленькой девочкой, тем не менее друг друга они понимают прекрасно.

– А вещи то какие взяла кроме облигации?

– Не помню, сразу всё выбросила, а фраера, наверное, подобрали.

– Мда, голубушка, что-то не клеится у тебя, – следователь малость освободил узел пёстрого галстука под синим воротничком и катнул пресс-маше по писанине, – ты хоть знаешь, что тебе грозит?

– Кучумка 32 32 Кучумка – Тюрьма (угол). ? – Вопросом ответила Валя, и мысленно дала следователю кличку – «Пиджак».

– Не за реку 33 33 Не за реку – Недалеко от дома (угол). отправим, где-нибудь рядом с мамой будешь, – привычно и кажется совершенно равнодушно острит следователь, подбивая край стопки бумаг об стол, – в лагере отдохнёшь, – с силой бьёт ладонью по дыроколу, – только не в пионерском.

За стеной тоже послышались глухие удары, сдавленный стон и громкие маты.

Следователь посерьёзнел, отложил картонную папку в сторону, соединил на животе пальцы рук и откинулся на спинку стула. Посидел, некоторое время о чём-то размышляя глядя в раскрытое настежь окно через которое виделся край высокого забора зоны с вышкой. Тщательно вытер шею платком и посмотрел на девочку, как на взрослую:

– Да-а, Калачёва, жалко мне тебя, глупая ты… – в его глазах появилось что-то человеческое, простое, – первая ты у нас, двенадцатилетняя… Ну, да не мне решать… – Неожиданно, неизвестно от чего замявшись и этим даже несколько расположив к себе, закончил Пиджак.

Иногда Валя, несмотря на свои страхи, совершенно замыкалась и ни на какие вопросы не отвечала. Всё теребила пальцами подол своего выцветшего сарафана и мысленно составляла из облаков на синем небе разные фигуры.

Следователь Пиджак был и не добрый и не злой, скорее равнодушный. Город, как и всю послевоенную страну, захлестнул вал преступности. Убийства и насилие было явлением повседневным, и всякие там «чёрные кошки», чаще всего на деле оказывавшиеся подростковыми шайками, занимавшиеся мелким воровством и хулиганством, просто мешали вести борьбу с более серьёзными преступлениями. Если бы во время совершения кражи было совершено убийство, это была бы уже расстрельная статья. А так – очередная, незначащая мелочь.

Собственно, ему было всё равно, с кем Валя «ходила на дело»: необходимое количество документов, в течение установленного законом времени, он уже составил. Состав преступления, все четыре пункта, налицо: есть потерпевшие, есть сознавшийся подозреваемый, есть и свидетель – мать подозреваемой, есть вещдок – облигация. Не придерёшься: комар носа не подточит! Чего ещё надо? Давить на психику чистого, ангелоподобного ребёнка и выжимать соучастников? Совершенно нет желания пачкаться. Да и мысль о собственном благородстве иной раз душу греет: всё-таки дитя малое. А за кражу группой лиц в не знающем пощады пролетарском народном суде больше накинут.

В коридоре послышались тяжёлые шаги, и звук, будто по полу что-то тяжёлое волочат.

Открылась дверь, кто-то невидимый за ней бодро позвал коллегу:

– О, здорово, Пиджак, пойдем, покурим!

– Ладно, Калачёва, – следователь устало, со смаком, выгнул спину, – выйди пока, в коридоре посиди…

Валя удивилась – как это она кличку следователя угадала, лицо тронула улыбка.

На заплёванном крыльце горотдела милиции уже стояли вовсю дымящие сотрудники, обсуждали свои дела и погоду.

– Слышь, Серёга, – обратился Пиджак к вероятно вызвавшему его на перекур, – что за шум там у тебя?

Серёга – высокий молодой парень с закатанными рукавами гимнастёрки и лихо сдвинутой на затылок фуражке, дав Пиджаку прикурить от своей папиросы, радостно ответил:

– Мобилизую ярость масс, Лёха! Упёрся в несознанку… но ничего, раскрутим! И не таких ломали…

В среде сотрудников возникло оживление:

– Что за тип?

– Болты с комбайна скрутил, – ответил Серёга, – деревня! Комбайн встал – всё, срыв производства! А это десятка, это он понима-ает!

– Здесь особый подход надобен…

– «Найди» двух свидетелей, – брезгливо вставил Лёха «Пиджак», – больше ничего и не нужно.

– Верно Лёха говорит!

– Ну да, придётся так и сделать, – решил Серёга, – а то всего одна бумажка от агента… – и тут же сменил тему разговора, – а что там у тебя девчушка такая, славненькая, делает?

Пиджак не стал скрывать:

– Облигацию у своих соседей своровала, вещи, явно с группой взрослых была, – и, в надежде на то, что и ему кто-нибудь подскажет советом, попытался намёком разъяснить ситуацию, – голодают они: мать у неё и братишка маленький…

Возникла неловкая пауза, затоптав окурки, все вспомнили о срочных делах:

– Конец месяца, отчёт еще не дописан…

– Обед скоро…

В последнюю ночь на свободе, перед судом, девочке в первый раз в жизни приснился странный и очень страшный сон: она находилась дома совершенно одна, братишки почему-то не было. За окном, несмотря на белые ночи – кромешная тьма, будто снаружи завешено плотной непроницаемой чёрной материей и оттого в комнате было сумрачно, только под потолком тускло желтела голая электрическая лампочка, висящая на витом, в матерчатой изоляции, шнуре. Вернулась с работы мать, одетая почему-то в старую телогрейку, в которой ходила обычно только зимой. Закрыла дверь изнутри на крючок и, не снимая сапог, молча двинулась в сторону Вали.