Мила Маравская - Одолжение себе

Самой лучшей бабушке посвящается

Что может нравиться в зиме?

Свежий морозный воздух, щиплющий за нос и щеки и заставляющий поневоле взбодриться, кутаясь в теплый воротник. Столь желанная для глаз картина пронзительно-голубого неба и яркого солнца, благоволящего к нам лишь несколько коротких часов в сутки, да и то, если это позволяют мрачные циклоны. Пушистый снег, то тихо падающий с небес легкими хлопьями волшебства, то застилающий весь белый свет резкими порывами бушующей метели. Тишина и загадочность заснеженного леса с протоптанной кем-то неровной тропинкой, ведущей в таинственную неизвестность. Темно-фиолетовое ночное небо с ярким сиянием звезд, которые заглядывают прямо в душу и поднимают из ее глубин серебристым ковшом созвездий что-то абсолютно неведомое. Легкое и беззаботное скольжение по льду или снегу навстречу холодному ветерку, или стремительный спуск с горы, окатывающий адреналиновой волной с головы до ног. Долгие и темные вечера, слизывающие мокрым языком осадков слишком короткие зимние дни. Полные туманного сумрака холодные утренние зори, заслоненные громадами непроходимой серой облачности. Праздничные фейерверки и брызги новогодней радости, летящие прямо в лицо вместе с запущенным кем-то липким снежком. Сверкающие искры в причудливых сосульках, рожденные, как и жемчужно-золотое сияние плотного снежного наста, яркими, но такими холодными лучами низкого зимнего солнца.

В зиме может нравиться очень многое, но особенно, пожалуй, неотвратимое приближение будущей весны.

Этот зимний вечер пятницы ничем не отличался от сотен других подобных ему вечеров. Огромный город жил своей типичной для этого сезона жизнью. Люди суетились, торопясь поскорее закончить неотложные дела, и никто не обращал внимания на то, как медленно и печально таял снег на брусчатых тротуарах, а на газонах уныло дремали грязноватые сугробы.

Город был наполнен безостановочными звуками шуршащих шин и пронзительными сигналами автомобилей. Они ползли, перемигиваясь красными фонарями, в бесконечных пробках, порой неуклюже наталкиваясь друг на друга. Разноцветные огни витрин и подсвеченные рекламные щиты придавали улицам города неизменно праздничный вид. Окна многочисленных уютных кафе и ресторанов смотрели на прохожих весело и бодро, приглашая заглянуть внутрь, чтобы угоститься чем-нибудь теплым, ароматным и расслабляющим.

Для нее этот вечер начала уик-энда начинался весьма привычно. Она так же, как все, стремилась побыстрее закончить дела в офисе, чтобы в совершенно определенное время оказаться именно в том месте, где было уже достаточно давно неизменно приятно проводить вечер в конце утомительной недели рабочего марафона.

Весь этот долгий день она предвкушала дивный вечер в компании по-прежнему приятного ей человека, который, как ей представлялось, имел все шансы задержаться в ее жизни очень надолго. Но как-то неожиданно, уже выходя за порог офиса, она поймала себя на мысли, что все то приятное благодушие, которое она источала весь день, было лишь некой сублимацией и не более того.

Она тут же постаралась отмахнуться от этой совсем уж нерадостной мысли, но интуиция – непознанная и неподвластная человеку категория собственного мироощущения – еще никогда ее не подводила. Не подвела и на этот раз.

В своем более позднем продолжении вечер стал абсолютно непохожим на другие подобные ему вечера за последние два с половиной года ее благополучной и в целом вполне счастливой жизни.

От неприятного и тревожного чувства, зарождающегося где-то под ложечкой, теперь уже не спасали ни привычный антураж любимого кафе, оживленный звучанием зажигательного хита этого музыкального сезона, ни любимое кофейное мороженое с миндалем и шоколадом, ни глинтвейн из черной смородины. Все почему-то было «мимо»!

А что же он? Он не стал долго искать предисловий и с какой-то странноватой полуулыбкой на лице, сохранившем матовый загар – напоминание об их сентябрьском отпуске, твердо и спокойно сказал, пытаясь смотреть ей прямо в глаза:

– Знаешь, давно хотел тебе сказать, – тут он остановился и поднабрал воздуха в легкие. – У меня уже несколько месяцев есть другая… девушка! И, похоже, я ее люблю! – он опять остановился, чтобы сделать вдох. – Не могу больше скрывать это от тебя, нет смысла! – скороговоркой проговорил он и закусил нижнюю губу.

К этому моменту первые глотки глинтвейна успели согреть ее пищевод, а ложечка с мороженым совершала неспешное движение по направлению к губам, но вынуждена была замереть на полпути.

Она медленно перевела взгляд с мороженого на его лицо. Во взгляде, устремленном сейчас на нее, не читалось ни малейшего волнения или неловкости, которые так уместно было бы испытывать после подобного признания.

Ей вдруг показалось, что в выражении его лица доминировало сейчас слабо различимое… злорадство. Резкая твердость скул и подбородка дополняли определенно хищное выражение морального превосходства и надменности, к которым она уже давно привыкла и даже находила их очаровательными.

«Дура!» – только и подумала она, положив, мороженое в рот.

Не получив никакого ответа на свою ошеломляющую новость, он, помедлив немного, решил все же продолжить речь. Мороженое тем временем медленно таяло у нее во рту, обволакивая рецепторы приятными оттенками вкусов.

Видимо, желая что-то объяснить, он начал быстро говорить, активно жестикулируя и иногда коротко улыбаясь. Он кривил губы и гримасничал, хмурил брови и округлял глаза, но она, к сожалению, уже больше ничего не слышала!

В ее голове возник какой-то невообразимо монотонный шум, стремительно перерастающий в пульсирующую боль в висках. И лишь прохлада мороженого, ощущаемая во рту, продолжала хоть как-то связывать ее рассудок с реальностью.

«Скачок давления…» – машинально подумала она о шуме и боли в голове, проглотив, наконец, мороженое и безуспешно пытаясь прислушаться к тому, что же он говорит.

Он усердно старался что-то ей объяснить и вызвать в ней хоть какой-нибудь отклик, но она по-прежнему молчала.

На миг ей показалось, что она совсем перестала дышать. Пустая ложечка в ее руке так и зависла в воздухе, не достигнув вазочки с мороженым. Непрекращающийся шум в голове не позволял ей услышать ни единого слова из тех, что он произносил. Но при этом у нее было совершенно четкое ощущение, что каждое сказанное им слово – это мощный электрический разряд, проходящий сейчас через все ее тело и стремящийся непременно поразить жизненно важные органы.

К счастью, его тирада иссякла.

Она. все еще молча, смотрела на и сквозь него одновременно. Шум в голове не прекратился, но начал заметно стихать. Ее рука медленно вернула ложку на положенное ей место.