Селим Ялкут - Обратная сторона времени

Но потом решили отнести ногу в больницу. Я это первая придумала. Потому что из нашего окна эта больница была хорошо видна. Она была по другую сторону широкой улицы, перед ней был высокий забор, но смотреть сверху, с балкона мне забор не мешал. И я видела, что там внутри. Я еще буду об этом рассказывать. А тогда я первая подумала, что нужно отнести ногу в больницу. Но я не сказала, а сказал кто-то другой, и мне стало обидно. Так бывает, ты первая догадалась, уже рот открыла, а кто-то выскочил, раз-два, пока ты так стоишь, и взрослые тебя спрашивают: – Девочка, почему ты стоишь с открытым ртом? Закрой, а то отморозишь гланды… Понятно, почему.

Но тут начались трудности. Для того, чтобы доставить ногу в больницу, нужно выйти со двора, перейти через улицу. А мы были, как тогда говорили, домашние дети. И перейти самому через улицу, это было гораздо хуже, чем зайти на Склад темноты. Потому что тогда не пустят играть во двор, и будешь сидеть дома, и мимо тебя будут постоянно ходить и говорить (будто ты сама не знаешь): – Ага, вот видишь, как ты могла, как ты могла… ах-ах, мы думали, что ты уже взрослая.

Видели такое? Это я – взрослая? Даже на перилах не дадут прокатиться. Хорошо, я не буду выходить на двор, если вы не хотите. Но разве перила во дворе? Между прочим, могу подсказать, кто не знает. Наверх, на шестой этаж (мы там жили), нужно подниматься лифтом, а вниз – спускаться по перилам. И получается не хуже, чем в горах, я по телевизору смотрела, даже лыжи не нужны. Теперь катаются на одной, а те, кто не видел, спрашивают, как это? Ничего особенного, я когда-то на животе так по перилам спускалась. Вместо лыжи. Если бы меня тогда видели, то придумали бы эту лыжу раньше.

В общем, мы решили в больницу не ходить, и этот мальчик, который нашел ногу, понес ее к себе домой. Он сказал, что только поставит ногу в комнате, и тут же выйдет во двор. Мы долго стояли внизу и ждали, но он уже не вышел. Наверно, что-то там случилось из-за этой ноги, я только не знаю – плохое или хорошее, потому что того и другого в природе примерно поровну.

Потом Склад темноты перенесли куда-то в другое место, а во дворе выстроили школу, как раз в том году, когда я пошла в первый класс. Перед школой были теплицы, внутри постоянно горел свет, я останавливалась и глазела сквозь стеклянные стены и крышу, как растут разные зеленые растения. Постоянно что-то цвело, наверно, огурцы или лимоны, или еще что-нибудь. Все это меня очень интересовало, и никто не торопил, с первого класса я ходила в школу сама. Однажды зимним утром, когда холодно и темно, я свернула за угол и сразу наткнулась на собак. Их, кажется, было четверо. Они грелись под стеной, и я их, наверно, разбудила. Они были очень недовольны, встали на лапы и начали на меня рычать. Быстро расти я начала уже потом, а тогда я была очень маленькая. Мне кажется, они хотели меня укусить. Может быть, не все сразу, а по очереди, но мысли такие у них появились. Я забилась в угол, а они рычали и готовились. Но тут шел мальчишка, почему-то мне кажется, пятиклассник. Он был здоровый и сильный. Стал размахивать портфелем, а тут еще что-то загудело, громко-громко. Наверно, машина, или что-то еще. Собаки повернулись и убежали спать в другое место. А этому мальчику я очень благодарна. Если он прочтет эту книжку и вспомнит, пусть напишет мне письмо, и я ему отвечу.

Между прочим (можно я сама себя перебью?), когда я выросла, то стала длинной и хорошенькой. Это я не сама придумала, мне так говорили. Ко мне постоянно подходили молодые люди, чтобы сказать мне приятные слова или оказать какую-нибудь услугу. Улицу к тому времени я научилась переходить сама, но они хотели помочь, поддержать, если понадобится, что-нибудь поднести или рассказать про устройство небесных светил, или в кино сходить, мороженое съесть ложечкой. Все это, пожалуйста. И когда я рассказывала историю про собак, всякий раз оказывалось, что это тот самый мальчик, который меня тогда спас, и с тех пор меня все время искал. Они так и говорили: – Девушка, вот поэтому мне кажется, я вас уже где-то видел… А я специально рассказывала, мне самой было интересно, потому что все молодые люди рекомендуются, как исключительно честные и храбрые. И никого не боятся, не то, что каких-то собак. И получалось, что спасло меня тогда человек десять, а может быть и больше. А потом один подошел, и сказал, что это был, наверно, не он, хоть учился именно в пятом классе, но жил в другом городе, и если бы знал, что все так случится, то вскочил бы на паровоз и примчался. И ехал бы быстрее звука, что обогнать гудок от паровоза. Разогнал бы всех собак, а тут бы еще гудок подоспел. Ведь так все и было. И ему я поверила. Но я хочу рассказать о том, как была маленькой, поэтому не буду отвлекаться.

Я это или не я? Я постоянно задаю себе вопрос, кем я была, когда росла, и что сохранилось от девочки, которой я была в детстве. Наверно, только нервные клетки. Они не восстанавливаются, какие были, такие и остались, а все остальные сменились по много раз. И продолжают меняться. Интересно, осталось ли дерево, о которое я ударилась головой, когда летела на санках с горы? Оно, наверно, тоже изменилось. Не нужно ложиться на санки головой вперед даже в вязаной зимней шапке с ушами, все равно может быть сотрясение мозга. Папа мне рассказывал, они стояли на верху горы, пока я съезжала к реке, там было несколько поворотов, и один я не заметила. Я думала, что их три, а оказалось, четыре. Это было обидно, потому что я как раз тогда научилась считать.

А теперь представьте, как все выглядело сверху, зимний лес над тусклым пространством замершей реки, множество верхушек совсем по-зимнему голых деревьев. Мама с папой стояли и любовались, и вдруг одна верхушка опасно зашаталась, будто от сильного ветра, пока другие стояли, как ни в чем не бывало. Папа так и сказал, это наша дочь с разгона врезалась в дерево… Мама возразила: – Не может быть. Она знает, что там четыре поворота, и она хорошо умеет считать… Но папа не согласился: – Я чувствую, это она. Ты же видишь, как зашаталось дерево… И он побежал ко мне на помощь. Потому что это была именно я. Я тогда не настолько изменилась, чтобы меня нельзя было узнать. Это взрослые, если их долго не видеть, постоянно меняются. И удивляются друг другу, если встретятся. Боже мой, вы нисколько не изменились… или: Боже мой, вас совсем нельзя узнать… Хотя про то, что нельзя узнать, лучше не говорить. Потому что у взрослых, то, чего нельзя узнать, меняется не в лучшую сторону. А о худшей можно промолчать из вежливости. И даже утешать не нужно в том смысле, как же так… Жизнь – это улица, на которой есть худшая сторона и лучшая. Если чувствуете, что-то не так, значит, вы не на той стороне, перейдите на другую и идите дальше…