Селим Ялкут - Обратная сторона времени

И королева оказалась права. Так всегда бывает, если совет хороший. Едут они в следующий раз. Снова разные фигуры вдоль дороги выстроились и стоят. Королева уже знала, что это народ, и удивилась. Почему стоят, почему не празднуют? Не понравилось им бизе? Ну, что с этим народом делать? Конечно, марципан. Я так и думала. С него нужно было начинать. Тем более, что во дворце готовили эти марципаны, как нигде. Пальчики оближешь до самих локтей.

– И не забудьте передать, – придержала королева разлетевшегося графа. – Не забудьте сообщить народу, что марципановый пряник лучше употреблять с чашкой белого вина. Тогда он хорошо утоляет аппетит и жажду. Правда, милый?

А король пока сердечными делами занят.

– Ой, не щекочись. – Хихикает королева. – Ой, как смешно, ой…

Но и марципаны, видно, не подошли. Казалось бы, никакого королевского терпения не хватит. Но не такая это была женщина, чтобы равнодушно отнестись к желаниям своего народа. Сама была счастлива, и желала остальных осчастливить. Тем более марципаны самой королеве разонравились. А вот эклеры должны были подойти. Покажите пальцем на того, кто не любит эклеры. Даже если такой найдется, ему не поверят. Скажут, капризничает и притворяется.

Но теперь, чтобы не прекращать игру загадай желание, они проезжали, не останавливаясь, и граф кричал прямо из кареты, сложив ладони у рта домиком. – Слушайте, слушайте. Их Величества приказывают всем кушать эклеры…. Слушайте, слушайте…

Люди стояли и слушали, молча. И только эхо вдали отзывалось: Эклеры… клеры… леры… – Видишь, – тянулась королева к своему любимому и делала губки бантиком. – Как это я сразу не догадалась…

Вот так королева помогала возлюбленному мужу править страной, чтобы был в ней мир и благоденствие. Сколько так продолжалось, сказать трудно. Потом ночью во дворце поднялся ужасный шум, стали ходить, жечь свет, громко стучать, пока не добрались до королевской спальни, и король, как был в ночной рубахе и колпаке, пошел открывать.

Пришло сразу много разных людей. За порогом кричали, шумели, а теперь притихли, дошло до них, здесь им не место. Время, как будто замерло, и готово было повернуть назад, в прошлое. Так бывает в редкие минуты, которые называются – исторический момент. Казалось, люди вот-вот исчезнут, но тут кто-то неизвестный в плаще (лица не было видно) выступил вперед. И время двинулось дальше.

– Гражданин и гражданка….

На что король ответил: – Здесь таких нет. Здесь только наши августейшие Величества.

Он правильно сказал, но люди зашумели, и теперь, топая башмаками, пошли вперед, оставляя комья грязи на дорогих коврах. Обступили короля, пытались схватить, но который в плаще призвал к порядку. Потому что этого гражданина, такого же, как все они (подумать только!), нужно взять под стражу и судить. К королеве, однако, никто приблизиться не посмел, хоть женщины из толпы кричали, что именно она во всем виновата. И даже пирожные вспоминали совсем не так, как того хотела королева. Это удивило ее больше всего.

– Выйдите. – Приказала королева, говоря о себе, как положено, в третьем лице. – Королева должна одеться.

И они вышли. Прибежала испуганная служанка, и королева явилась народу.

– Теперь я готова.

К ней подступили с оскорблениями, опять назвали гражданкой. Видно, самим нравилось. Королева выслушала спокойно. – Все ваши обвинения мы с моим августейшим и венценосным супругом отвергаем. А вы скажите: какие вам пирожные больше всего понравились: бизе, марципан или эклер?..

Видно, никакие, потому что решили вместо благодарности их судить. Но какой может быть суд, если сила, право и народный энтузиазм в одних руках? И вынесли смертный приговор. Повезли влюбленных (это важно здесь подчеркнуть) на эшафот посреди площади. Народ сошелся, бушует. Возле телеги бежит художник Давид, спешит сделать с королевы последний рисунок. Рядом еще человечек суетится. Что-то примеряет, прикидывает.

Это видный изобретатель – месье Гильотен, собственной персоной. Волнуется, хочет, чтобы все прошло хорошо. Он изобрел машинку для срезания головы с плеч, чик и готово. Трудился, спешил и успел в срок. Молодец. Уложили короля на смертный помост, сунули шеей в выемку внизу этой машинки, специально месье Гильотен придумал, чтобы голова лежала ровно и не вертелась. Король и не думал вертеть, отыскал глазами королеву, она неподалеку была, ждала своей очереди. Встретились они взглядами, и королева спрашивает, как прежде, когда мчались они в карете, и жизнь казалась длинной-длинной: – Загадал желание?

Король одними глазами отвечает: – Загадал. Хочу, встретиться и больше никогда не расставаться. Никогда, никогда…

– Об этом не беспокойся. – Говорит без слов королева. – Я догоню. Месье Гильотен поможет. Оглянуться не успеешь.

Хорошо, когда есть, чем оглядываться. Сверкнуло лезвие, сработала машинка, отлетела королевская голова и покатилась с помоста в корзину. Люди закричали от восторга. Что за славный денек! А ученые бросились поздравлять своего коллегу господина Гильотена с замечательным изобретением.

Подошла очередь королевы. Что-то она сказала палачу, но из-за шума не было слышно. И улеглась головой на то самое место, мокрое от крови своего возлюбленного супруга. И еще раз блеснул страшный нож. И ахнула толпа…

Потом королевские головы сложили в корзину, они смотрели друг другу лицом в лицо, и глаза были будто живые. А палача застали за странным занятием, он накупил пирожных, бродил по городу, жевал, вытирал губы от крема и крошек и повторял последние слова королевы:

– Нужно было с бисквитных начинать. Тогда все было бы хорошо.

Если вы прочли, скажите: Готово, и пойдем дальше…

У меня была подруга. Она любила спорить, вернее, мне возражать, хоть я была совершенно права. Можете поверить. И я как-то сказала. – Не будь занудой… А она обиделась: – Я – не зануда. Я, может быть, бываю мрачная и обидчивая, но я не зануда…

И теперь, если мы спорим, я говорю: – Может, ты хочешь немного побыть мрачной и обидчивой? Начинай… И она становится мрачной и обидчивой. Но только не занудой…

Кстати, я любила себя называть Любимой дочерью Монтесумы. Монтесума был королем древних индейцев, и так спрятал свои сокровища, что до сих пор их не могут отыскать. Хотя желающие есть, можете мне поверить. Эти древние индейцы ели много чечев-ицы, и ко всяким другим словам тоже добавляли ица. Это вроде нашего хорошо. И когда мне говорят, из-за математики особенно: – Ты – тупица… я быстренько добавляю: – Ага, Туп-ица. Любимая дочь Монтесумы… Когда найдут сокровища, я буду первая, но об этом лучше не говорить, потому что появится много желающих, стать туп-ицами, кроме тех, что уже есть, как я по математике. Или даже больше…