Элизабет Уайт - Разговор с Богом

Я шёл мимо прекрасных зданий. Амстердам всегда славился своей красотой, своими живыми домами. Недаром здесь свои лучшие работы написали величайшие мировые художники. Идя по Амстердаму, я почти не обращал внимание на красоты и очень об этом жалею, потому что не каждый день попадаешь в сказочный мир, нарисованный великим художником.

Нидерланды – это не только алмазы, тюльпаны, сыр, деревянные башмаки, «Аякс», проституция и лёгкие наркотики – это отдельный мир, который погружает тебя в пучину вдохновения, страсти и эмоций. Идя вдоль узких улочек, оттаптывая брусчатку своими сапогами, ты чувствуешь, что в эту самую минуту становишься частью чего-то большего. Твоя жизнь, как змея, скидывает старую кожу и приобретает новую. Твоя душа соединяется наконец-то вместе с телом, которое блуждало по барам, девушкам и гулянкам. Всё сливается воедино. Именно здесь, в Нидерландах, ночью, под фонарями, ведущими вдоль каналов, которыми так восхищались поэты и художники.

По левую и правую руку от меня стояли невысокие трехэтажные домишки, сцепленные, как вагоны, друг за друга. Крыши были наклонены под углом сорок-сорок пять градусов. Мне всегда было интересно: если здесь выпадет очень много снега, какая же лавина может ударить кого-нибудь по башке. Наверное, будет не очень приятно потом торчать в травмпункте с огромным комом снега вместо головы. Но, благо, в Европе больницы получше, чем на востоке, и, сидя в очереди, на тебя не будет сыпаться штукатурка, не отвалится входная дверь, которая держится на одной петле, а в приёмной не будет стоять лютый холод, способный заморозить даже белого медведя.

Окна – это была отдельная тема в строении амстердамских домиков. Именно они делали эти бездушные создания живыми, это они придавали какую-то доброту и нежность этим чарующим строениям. Для людей – это просто стекляшки, для архитекторов – это украшающий элемент, а для меня – это глаза домов, которые печально каждый день смотрят на то, что происходит вокруг.

Я смотрел по сторонам и шёл, пока не оказался на небольшой пристани, каких в Амстердаме полно, где водители небольших экскурсионных паромов привязывали свои лодки. Я посмотрел на указатель. Там было написано: “Prins Hendrikkade”. Я решил, что здесь пора остановиться и начать заливать свою печаль шотландским напитком.

Я сел на пристань и свесил ноги. Достал заветную бутылку и открыл. Сильный запах спирта ударил мне прямо в нос. Какая гадость! Кто это может пить? Но потом, сделав пару глотков, мне начало казаться, что это самый божественный нектар, который хоть немного заставит меня забыть о печали и снимет эту боль хотя бы на вечер. Послевкусие этого напитка напоминало о забродившем варенье, которое моя бабушка достала, когда мне было всего тринадцать лет. Странный привкус спиртованной смородины. Тогда я ещё не понимал, что варенье постепенно превратилось в вино. Я ел и ел его, пока не понял, что немного захмелел. Бабушка, попробовав это варенье, выплюнула его назад в тарелку и сказала: «Вот же гадость – забродило. А ты чего его ешь? Оно же как спирт ягодный!». Я только пожал плечами.

Осмотревшись, я обратил внимание на приметное трехэтажное здание. Спустя несколько минут я почувствовал, что где-то на картинках в журналах или газетах видел подобное здание. Потом до меня дошло, что это был дом, где пряталась Анна Франк от фашистов. Какой же ужас ждал её в этом здании. Там бедная девочка писала свой дневник, который после её смерти стал бестселлером, тронувшим сердца миллионов людей. Как можно было так поступать с людьми? Она и её семья жили там двадцать пять месяцев! Этот мир не должен существовать. Зачем? Какой смысл? Чтобы так нещадно мучать детей? Чтобы порождать новое бесконечное зло каждое десятилетие.

Сразу в голове захотелось прокрутить всех злодеев последних десятилетий: Ильза Кох, Йозеф Геббельс, Адольф Гитлер, Сиро Исии, Генрих Гиммлер, Бен Ладен, Тед Банди, Андрей Чикатило и другие. У них тело по шею в крови, даже не руки, а именно тело! Зачем они это делали? Многие из них жили в нормальных условиях, у них были хорошие семьи. Почему другие люди, которых жизнь имеет на протяжении десятилетий, не становятся такими? Не идут убивать всех подряд, не создают концлагеря и не морят детей голодом.

На меня никто из прохожих не обращал внимание. Для Голландии это обычное дело, когда кто-то пьет алкоголь на улице или курит различные смеси. Конечно, со временем законы становятся жестче. Власти стараются не допускать распоясывания населения, но то, что было заложено, все равно в некоторой мере продолжает жить и по сей день…

Жизнь есть жизнь,

она не стоит ничего и

стоит бесконечно много.

Э.М. Ремарк

Так и сидел я полчаса на том же месте. Неожиданно сзади я почувствовал чьё-то приближение. Я сразу, по старой привычке, подумал, что это были полицейские, поэтому решил аккуратно спрятать бутылку, уже на четверть опустошенную, от греха подальше. Оказалось, что это был пожилой мужчина примерно семидесяти лет в белом потрёпанном костюме. У меня в голове сразу промелькнула мысль, что этот костюм он носит с тех самых пор, как пала Берлинская стена. В любом случае, такие костюмы уже не шились в нашу эпоху «материалов-заменителей». На нём также были белая шляпа и коричневые туфли (показалось, что немецкой марки, но тоже уже истертые). Видимо, туфли он не всегда использовал по назначению: ни раз ему приходилось пробираться в них в свой домик на окраине города в ненастную погоду. Его голову покрывала красивая шляпа того же белого цвета. Слишком светлым казался старик в этом костюме для Амстердама. Здесь люди хоть и любят выделяться своими нарядами, но белое мало кто носит.

Он подошел вплотную и заговорил:

– Здравствуйте, юноша. Меня зовут Йозеф. Разрешите к Вам присесть?

Я сначала подумал, как бы помягче его отшить, но потом вспомнил про вежливое обращение с пожилыми людьми и решил потактичнее его послать.

– Здравствуйте, извините, но у меня нет желания с кем-либо сейчас разговаривать. Сейчас я в печали и не очень хороший собеседник, как-нибудь в другой раз, – ответил я, доставая спрятанную бутылку.

Затем я сделал хороший глоток, что даже слегка поморщился от сильного дубового привкуса, ударившего прямо в нос.

– Я думаю, что Вам, молодой человек, сейчас нужна именно моя помощь, – сказал старик.

«Надоедливый старикашка, всё время эти пенсионеры до меня докапываются, ведь сейчас ещё поучать начнет, – подумал я про себя. – Хотя, что может быть хуже лекций по философии, которые мне читал преподаватель на втором курсе?! Думаю, что назойливого старика я точно вынесу. Ведь тогда я сходил на все семь лекций и выдержал страшные муки».