Андрей Сонин - Кончина века. Роман

Человеческим контактам, безусловно, способствовало наличие изрядного количества водки. Нужно сказать, что этот крепкий алкогольный напиток не продавался в снобистском буфете учёного пансионата, поэтому для его приобретения приходилось каждый день командировать (в ущерб науке) нескольких молодых и крепких учёных мужского пола в близлежащую деревню Мойкино. В Мойкинском сельпо водяра имелась в достатке, однако, нужно было всё же прийти туда к одиннадцати часам утра – священному времени начала продажи алкоголя, – потому как живительная влага быстро раскупалась её местными любителями. Каждый командированный в результате притаскивал на себе в пансионат по ящику водки.

Весела и изобретательна была компашка, вобравшая в себя нашего Васю. В неё входило большинство людей из прибывшей на школу в полном составе лаборатории профессора Чеснокова, во главе, конечно, с самим завлабом, и два примкнувших «инородных члена» из других подразделений Кристаллологического института. Первым из них был шустрый молодой сотрудник теоретического отдела Аркаша Разумович, по прозвищу Разумный (Васин ровесник), нос которого, несколько раздвоенный на конце, весьма напоминал розовую залупу. Вторым – совсем юная, красотка-сердцеедка, секретарша иностранной комиссии Валечка Неувядалова. В дополнение, всегда приглашалось несколько молоденьких представительниц женского пола из других институтов.

После первой пропущенной порции водки, вечер, как правило, открывал Аркаша. Неистощимый знаток и собиратель анекдотов, он угощал благородную публику последними новинками устного народного творчества. Начинал этот талантливый физик-теоретик с совсем наивных детских анекдотиков-сказочек, а по мере выпитого, переходил ко всё более острым, политическим образцам. В конце, уже прилично захмелев, он обрушивал на слушателей фейерверки пахабно-матерных анекдотов на сексуальную тему.

Затем подогретая Аркашиным ораторским искусством и алкоголем публика приступала к танцам. Гасили люстру, а на горящую настольную лампу кто-нибудь накидывал свитер или кофту, создавая таким образом «приличный интим». Включали двухкассетник, и галантные кавалеры разносили воздушных, изящно-одетых и тонко-надушенных дам, в медленных па, по углам не слишком просторного и прокуренного номера.

За большим, во всю стену, окном тёмной ратью стоял лес. Над ним зависало такое же тёмное ночное небо, расшитое золотистым бисером звёзд, с тонким серпиком молодой луны. Сентябрьские вечера были прохладны и тревожно-тихи. В комнате же, в синем табачном дыму, было жарко и беспечно-шумно.

В первый вечер на школе-конференции Вася танцевал с Симочкой. Её горячее, упругое тело, стянутое жёлтым шёлковым платьем, плотно прижималось к нему. Лица своей мелкорослой партнёрши Васечкин не видел, – оно упиралось к нему в грудь, а невесомо-нежные ручки лаборантки покоились на его плечах. От её светло-русых волос пахло чистотой и свежестью, – чем-то вроде весеннего ландыша. Во время танца Вася поддерживал партнёршу за талию. И его правая рука медленно сползала вниз по округлому Симочкину бедру. Он ощутил сначала под тонкой тканью платья верхний край её трусиков, и спустился затем, вдоль их нижнего края в мягкую лощинку, образованную нежно-упругими ягодицами. В этот момент Симочка подняла лицо, и наш герой ощутил на своей шее её горячее, влажное дыхание. Он немного наклонил голову и различил в темноте по-кошачьи блестящие зелёным светом глаза своей партнёрши. Губы их коснулись сначала в робком, а потом в более длительном поцелуе.

На Васю и Симочку никто из танцующих вокруг людей внимания не обращал. Все были поглощены друг другом, взаимно и попарно. Да и в дальнем углу комнаты, где наши юные друзья переминались в обнимку с ноги на ногу, в чадном от табачного дыма полумраке их толком и не было видно.

Симочка делила свой пансионатский номер с Фаней Цукатовой. Конечно, просить эту болтливую, несколько перезревшую деву, освободить на пару часов номер для интимного свидания не было и речи, – растреплет всем в лаборатории. Ясно, что необходимо было соблюдать строжайшую конспирацию, чтобы до сослуживцев ничего не дошло. Васечкин же жил вместе с Аркашей, на которого вполне можно было положиться, тем более что тот сам первый попросил своего соседа предоставить ему на небольшое время их номер для свидания с «одной пикантной особой».

Таким образом, Васе с Симочкой удалось несколько раз заняться любовью, правда, не с очень большим комфортом, – на узкой, односпальной кровати.

В тот время Васечкин любил всё классифицировать: как в науке, так и в жизни. Классификация его была, как правило, предельно упрощена, но, тем не менее, позволяла, как ему казалось, разобраться во многих сложных вещах. Ей подлежал и такой нетривиальный и деликатный предмет, как женщины. Всех молодых и симпатичных представительниц слабого пола (а они только и классифицировались) Вася разбил на несколько типов, ассоциируя входящих в них дам по отдельным отдалённо-сходным признакам с некоторыми животными. Так, например, имелись кошачий, мышиный и птичий типы. Для Васечкина Симочка была явно-выраженной особой мышиного типа. Действительно, в её облике было что-то от очаровательной серенькой мышки!

В последний вечер школы-конференции для её участников в пансионатской столовой был устроен банкет. Спиртное лились весёлыми ручьями, переходящими в бурные потоки, и столы ломились от закуски. А танцы в латиноамериканских ритмах под аккомпанемент специально приглашённого из Мойкинского клуба культуры струнно-духового оркестра, состоявшего из пяти пожилых и интеллигентных алкоголиков, были веселы и вдохновенны.

Вася танцевал, конечно, с Симочкой, а рядом с ними довольно бодро отплясывали уже прилично пьяненький Никита Никитич Чесноков и Валечка Неувядалова. Вдруг маститый профессор по-мальчишески резво вскочил на один из уже опустошённых ресторанных столиков и быстрым, сильным движением забросил туда же, потянув за руки, и свою партнёршу. На столе они продолжали искромётный танец, привлекая всеобщее внимание. Длинная и широкая красная Валечкина юбка развивалась быстрым пламенем, задираясь до самых фиолетовых трусиков и обнажая её весьма стройные, загорелые ноги; а её огненно-рыжие волосы пойманной молнией метались в прокуренном воздухе. Никита Никитич, облачённый на этот раз в строгий, тёмный костюм, стремительным, чёрным волчком кружился вокруг своей дамы, диким голосом выкрикивая, что-то совершенно нечленораздельное.

– Уймись, Никитушка! – ласково, но твёрдо обратилась к разгулявшемуся профессору, возвышая голос над рокотом зала, его старая коллега Элла Эоловна, оказавшаяся поблизости. – В твоём ли возрасте отчебучивать подобные фортели?!