Арина Ипатова - Обитель Разума

Он вспоминал те трагические дни, когда нелепо погибла сестра, и только сейчас эти воспоминания не вызывали обычной острой боли. Это было чуть больше двух лет назад, в 1993 году, как раз когда оцепленный, но ещё сопротивляющийся парламент был опутан спиралями Бруно.

Анатолий тогда почти всё свободное время проводил у Белого дома. У него не было определённых политических убеждений, он просто искал ответов.

Вопросы возникали давно, исподволь. Долгие месяцы перед этим Анатолий постепенно убеждался в том, что все действия властей направлены на разрушение. Он смотрел телепередачи, чудовищно искажавшие реальность. Он читал статьи, наполненные ложью, двуличием и ненавистью к собственной стране. И не понимал.

Он не то что бы о чём-то сожалел. Жизнь, в которой “homo homini lupus est 2 2 Человек человеку волк (лат.). ”, не слишком пугала его, скорее наоборот, привлекала, бросала вызов. Но он хотел понять. Общество явно действует во вред себе. Зачем? Почему это происходит?

Он знал, что большая часть людей, знакомых ему, была недовольна сложившимся положением дел. Но почему тогда никто не возражает?

Он не знал, что в этот странный период информационное пространство формировалось особым образом. Практически все разрешённые издания работали над созданием чрезвычайно тенденциозной, однобокой картины мира, тщательно выдаваемой за единственно верную. Пространство это было построено так, что возражения не то что бы становились немыслимыми, как в антиутопии Оруэлла, но просто в него не попадали, отсекались, а если кто с иной точкой зрения и умудрялся появиться в нём, то смотреть на такого человека допускалось лишь сквозь призму злобной насмешки. Зеркало прессы всегда отражает реальность криво, искажает пропорции, цвета и яркость, увеличивает малозначимое, уменьшает существенное, но в то время искажение превзошло все пределы.

И сколь бы много несогласных не было, они чувствовали себя одинокими в своём протесте, заглядывая в это зеркало и не видя в нём себя.

У Анатолия тогда не хватило бы ни знаний, ни кругозора, чтобы оценить изящество этого великолепного механизма подавления воли. Но любопытство не давало покоя, ему хотелось знать. Исследований на эти темы тогда не было, читать было нечего, поэтому всё приходилось додумывать самому. Он бродил вокруг Белого дома, разговаривая с людьми, думая и наблюдая. Практический курс геополитики, лабораторная работа №1… Только смерть сестры помешала ему оказаться в центре событий в момент кровавой развязки, 3 и 4 октября. Возможно, её гибель спасла ему жизнь. На трагический исторический фон беда его семьи легла крошечным незаметным мазком.

Но сложение собственного несчастья с несчастьем общества перевернуло душу Анатолия. Той осенью он ясно понял, что нет закона и справедливости, помимо тех, которые может установить он сам. Идею эту Анатолий воспринял сразу, спокойно, как-то безропотно, без мучительных раздумий и сопротивления. Он смирился с грузом ответственности, который лёг на его плечи, с несвойственной ему покорностью. И стал ждать.

Ждать пришлось два года. Совсем немного. И он осуществил задуманное.

Дойдя почти до конца Спиридоновки, он остановился и после секундного колебания резко повернул направо, в Гранатный переулок. Ему захотелось бросить взгляд на места событий двухлетней давности.

По переулкам он быстро добрался до Садово-Кудринской и спустился в переход. Внизу ютилась пара бездомных, страшных, оборванных, с мутными взглядами. Не обращая на них внимания, он прошёл мимо. По Баррикадной двинулся к зоопарку, потом снова нырнул в переход.

Ещё через несколько минут он уже смотрел на дом, вспоминая.

Тогда, в самом конце сентября, Анатолий с парой таких же студентов искал пути прохода сквозь оцепление. Много говорили о подземных коммуникациях, но этих ходов они не знали, и попытались исследовать путь поверху, через крыши.

Подъезд был открыт, они поднялись на последний этаж и выбрались наверх через чердачное окно. Накрапывал мелкий дождь, покатые железные листы гудели под ногами, скользили, можно было ехать по ним, как по детской горке. Рискуя сорваться, молодые люди сползли до края крыши. Перед ними стоял символический, высотой меньше полуметра, тонкий металлический заборчик, дальше уходила вниз стена дома. Ни водосточной трубы, ничего. Обрыв.

Спуститься по этой стене без риска разбиться можно было только с альпинистским снаряжением. Возможно Анатолий, с присущим ему упрямством, и раздобыл бы это снаряжение, но парой дней позже несчастный случай с сестрой остановил его, а потом всё было уже кончено.

Сейчас на Дружинниковской улице было пустынно. Анатолий шёл мимо белого бетонного забора, огораживающего стадион. Здесь развернулся импровизированный мемориал. Красные и чёрные ленты на деревьях, на заборе фотографии погибших, их биографии, полузапрещённая пресса.

Анатолий приблизился, скользнул взглядом по подборке стихов на истрёпанном газетном листке. Было уже почти темно, но он всё же прочитал несколько строк.

“ Опять мы отходим, товарищ,

Опять проиграли мы бой,

Кровавое солнце позора

Заходит у нас за спиной”.

Анатолий моргнул, взгляд скользнул ниже и выхватил середину стихотворения.

“И, вынести срама не в силах,

Мне чудится в страшной ночи –

Встают мертвецы всей России,

Поют мертвецам трубачи.

Беззвучно играют их трубы,

Незримы от ног их следы,

Словами беззвучной команды

Их ротные строят в ряды.” 3 3 Константин Симонов. Безымянное поле. Июль 1942.

Анатолий никогда специально не изучал поэзию, но от природы чувствовал её. От простых чеканных рифм по спине пробежала дрожь. Он проглядел еще парочку столбцов разных авторов.

“ Тьма понадвинулась с севера,

Ночь – не бывает длинней,

В поле, костями усеяно,

Вышел пророк Еремей.

Ходит неслышной он поступью,

Посохом ищет земли.

Русские грустные косточки

Сплошь по земле полегли. ” 4 4 Вероятно, Н.Н.Лисовой.

Взгляд остановился ещё на одном обрывке текста… Дожди намочили газету, часть слов уже не читалась.

“…

Гляжу на платок твой узорный,

На сумрачный лик молодой.

Тот берег ………. озёрный

Смеётся над нашей бедой.

Тот берег уже – заграница,

Сбиваются льдины в затор

И трещина грозно змеится,

И надвое делит простор. ” 5 5 Неизвестный автор.

Все стихи были полны до краёв горечью поражения. Но всё же за отчаянием и безысходностью таилась какая-то скрытая энергия, сжатая до предела пружина, и при малейшей возможности она неизбежно должна была развернуться – ибо законы физики нельзя нарушить, в отличие от всех прочих.