Елена Жуковская - Формула счастья. Сборник рассказов

– Повторить? – спросил официант.

– Повторить.

Мы стояли у храма. Я держала в руке четырнадцать гвоздик. Было тепло, но хмуро, казалось, что вот-вот пойдет дождь. Я не плакала. Но войти в храм, где стоял гроб, боялась. Мне было уже тридцать шесть, но я ещё никого не хоронила. Это была моя первая смерть. Хоронили бабушку. Я чуть-чуть умерла вместе с бабушкой. Я стояла, сжав губы, напрягшись всем телом, рука онемела от тяжелых цветов. Мне хотелось, чтобы кто-то взял меня за другую руку и повел под распевные молитвы по высоким ступеням к бабушкиному гробу. Но вместо этого я услышала за спиной:

– Я тебя никогда не любил.

Я обернулась. Это был он, мой бывший муж Максим. Мы развелись два года назад, у нас был шестилетний сын Матвей и много ещё чего, что не позволяло расстаться до конца.

– Ты о чём? – спросила я, глядя куда-то в сторону, через голые ветки дерева в хмурое небо. Мне не хотелось, чтобы он видел мои сухие воспаленные глаза. И я не хотела видеть его глаз, прозрачных и пустых, как всегда.

– Я о любви, – ответил он.

– Сейчас? Зачем?

Он ничего не ответил. И я не стала крутить в голове его фразу, как это делала обычно. Он иногда специально говорил что-то, выводящее из равновесия. Делал он это по разным причинам. Сейчас для того, чтобы я очнулась. А может быть он на самом деле меня никогда не любил.

– Пойдем, – сказал он, подталкивая меня к ступеням храма.

Я сделала несколько шагов. Все уже были внутри. Я видела их, свечи в их руках. Я слышала звуки молитвы и всхлипывания. Кто мог плакать? Некому было плакать. У бабушки было два сына. Один жил далеко, в Африке. Другой близко, в той же квартире, что и она. Это мой папа. И всё.

Мои родители развелись давным-давно. Мама жила своей жизнью. Она не стала бы плакать о бабушке. Кто бабушка ей? Бывшая свекровь, сто лет назад забытая, вместе со страшным сном супружеской жизни. Мама приехала, потому что хотела поддержать меня, или чтобы показать тем, кто ещё остался от нашей разбитой на куски семьи, как хорошо она выглядит. Папа не умел плакать. У гроба стояли соседки, папины друзья и сын моего африканского дяди, мой двоюродный брат Гоша. Он случайно оказался в России. Или не случайно… Бабушка давно болела, не писала завещаний и всех любила. У неё был маленький домик у реки, в котором я проводила почти каждое школьное лето, и куда я миллион раз приезжала потом. Ещё квартира, в которую вернулся папа, когда они развелись с мамой.

– Где Матюша? – спросил Максим, когда мы уже вошли, и я закрыла рот свободной рукой, за которую меня так никто и не взял.

– Ты же видишь, его здесь нет. Он у моей подруги, – сказала я сквозь пальцы, закрывающие рот.

– У какой?

– У Ленки.

Он специально спрашивал, чтобы я не могла глубоко нырнуть в этот кошмар у гроба. Я должна была выныривать и глотать воздух, чтобы ответить.

Я положила гвоздики к её ногам. Я смотрела в её лицо, такое тонкое, спокойное, родное, любимое.

– Я всю жизнь её любила больше всех на свете, – сказала я тихо.

Этого нельзя было говорить, потому что бабушка ничего не слышала, а мама слышала всё. Она стояла рядом. Я сказала это, потому что бывший муж заговорил о любви, или потому что это было то, что меня сейчас переполняло. Надо было просто заплакать. А я бормотала:

– Она тоже любила меня больше всех на свете. Она умела любить.

Бабушка прожила долгую жизнь. Ей было восемьдесят шесть лет. Мы были близкими подружками. В её жизни было мало девчонок, и в моей жизни было мало девчонок. Мы хорошо с ней ладили. Она пекла мне тонкие блинчики, водила на реку смотреть уток, собирала со мной малину в саду и делала ещё что-то совсем не особенное, но такое необходимое. Иногда мы с ней просто болтали, смеялись, дурачились, как это делают девочки. А иногда рассказывали секретики. У неё был свой секретик. Она всю жизнь любила своего мужа, который ушёл от неё к другой. В нашей семье ни у кого не склеилась семья. Но бабушка умела любить, а больше никто не умел. И сейчас у гроба всхлипывали только пожилые соседки. Все остальные стояли спокойно. Папа немного ссутулился и переминался с ноги на ногу. Он хотел выпить. Я это знала. Он иногда много пил и кричал на бабушку. Это тоже был её секретик.

Мой секретик я заедала мороженым и мандаринами на маленькой бабушкиной кухне, запивала коньяком, который бабушка тайком наливала из папиной бутылки, заглушала звуками доброго певучего голоса:

– Ты самая лучшая, внученька моя золотая, ты самая лучшая.

– Почему же он спит с другими? Почему он уходит?

Она пожимала плечами и, подсовывая мне что-нибудь вкусненькое, говорила:

– Все они такие.

Она всё дела неправильно. Нельзя заедать проблему, нельзя мириться с изменами, нельзя пить коньяк, когда у тебя грудной ребёнок. Но мне это было нужно. И только она смогла мне это дать.

– Прощай, Варвара Филипповна, – сказал Максим, укладывая в гроб огромный букет жёлтых роз, перевязанных чёрной лентой.

– Бабуля… – прошептала я.

Я не знала, что ещё сказать. Гоша молчал, папа молчал, мама молчала. Бабушкины соседки крестились, по очереди подходя к гробу. Свечи догорали.

– Пойдём в машину, – сказал мне Максим. – Ещё кладбище. Потом поминки. Береги силы.

Я заплакала. Беззвучно и некрасиво. Рот скривился в гримасе, глаза опухли. Потом были венки, комья земли, кутья и водка… Мне было плохо. Я чуть-чуть умерла. Я ощущала это физически. Мне было трудно дышать, говорить, думать.

Максим привёл меня домой.

– Поспишь? – спросил он. – Я заберу Матюшу.

– Почему ты сказал мне, что никогда меня не любил?

– Чтобы ты почувствовала, как сильно тебя любила бабушка, и как сильно ты любила её. Ты должна была успеть попрощаться с этой любовью там, в храме.

– Какой ты умный, – сказала я с ухмылкой.

– Я очень хорошо тебя знаю, – напомнил он.

– Ты счастлив?

– Это неважно.

– Ну-ну…

Я свернулась клубком на кровати, прямо в чёрной одежде и траурном шифоновом платке. Мои светлые волосы торчали из-под него во все стороны, заплаканные опухшие глаза закрывались, мне не просто хотелось спать, мне хотелось исчезнуть. Как исчезла бабушка под слоем свежей земли, как солнце исчезает, уходя за горизонт.

– Завтра будет новый день, – сказал Максим, будто читая мои мысли.

– Иди, спасибо, что побыл со мной.

Где-то в прихожей зазвонил телефон, оставленный в сумке или в кармане плаща.

– Принести?

– Ответь сам.

Я закрыла глаза. Обхватила руками подушку. Сквозь навалившийся сон слышала встревоженный голос Максима. Ещё что-то случилось? Нет, на сегодня хватит.

– Придется вставать, Ириша.

– Что?

– Тебе ещё есть, кого любить. Матвей плачет. Он заболел. Просит, чтобы мама приехала. Ленка не знает, что делать.