Мария Соловьёва - Не ищите песок в Антарктиде

Мишка лежал, запрокинув голову, и смотрел в потолок. Кадык его казался застрявшим в горле куском, от которого можно задохнуться и умереть. Впалая грудь не двигалась, и я в приступе паники заорал:

– Миха!

– Чо орёшь? – его блёклые глаза по—прежнему смотрели на что—то, мне не видимое.

– Фу, испугал, скотина!

Я сел перед ним на корточки, потому что ноги не держали. На секунду я уверился, что передо мной труп. Выглядел Мишка ужасно, но судя по всему, прямо сейчас помирать не собирался.

– Он так второй день лежит… хрипел сильно… я так испугалась… извини, что позвонила.

Подошедшая Ира нерешительно мяла в руках чистое до хруста кухонное полотенце, откуда только она его вытащила.

– Поговори с Ириной наедине.

Я нелепо подпрыгнул, если это вообще реально сделать, сидя на корточках. Потому что это был голос Димитрия. Он звучал из моего нагрудного кармана, то есть, с фотографии.

– Ты чего? – Ирина вытаращила на меня опухшие глаза, из которых будто выплакалась вся синева.

– Ничего. Чаю нальешь?

– Да, конечно, – засуетилась она и вышла.

Я пошел за ней и снова обалдел. В пустой облезлой кухне на полу лежал надувной матрас с чистым бельем, на столе, застеленном только что купленной клеенкой, стояла одноразовая посуда и новенький электрочайник. Даже запах был не такой мерзкий, как обычно.

– О, так ты тут живешь?

– Да, – смутилась она. – Приехала неделю назад. Лечиться.

– Ну, хоть ты спрыгнешь, – одобрительно кивнул я.

– Откуда спрыгну? – переспросила она и тут же ахнула. – Ты что, решил, что я тоже наркоманка?

Я пожал плечами.

– Идиот, – прогудел Димитрий из кармана.

Ирина посмотрела на меня затравленным зверьком и отвернулась:

– У меня сердечная недостаточность и еще всякое. Встала на очередь по квоте. У вас можно быстрее попасть на операцию, чем в нашем городе. Миша сказал еще год назад, чтобы приезжала, если не противно. Мне не противно, я жить хочу.

Я не идиот, я хуже! Показалось, что сейчас у меня отвалятся обгоревшие уши и половина лица, так стало стыдно.

– Ир, прости.

– Да ладно. Я понимаю, вид тот еще, – она растянула губы, считая, что это улыбка. Получилось жалко. Тогда она стала долго и тщательно протирать чайник.

– А что Мишка?

– Он сначала обрадовался, сказал, сколько угодно могу тут жить. Даже никого не пускал из своих дружков. А потом вытащил у меня наличку и телефон. Ночью. И сказал, что понятия не имеет, кто мог это сделать, и вообще меня, наверное, в маршрутке обчистили. Только я не ездила в тот день на маршрутке.

Ира вздохнула и наконец нажала кнопку. Чайник зашумел. И у меня в голове зашумело. А Димитрий добавил своим инфразвуком:

– Похоже, кто—то упал так, что уже не подняться.

Мне очень хотелось спросить его, как поступить, но я боялся напугать Иру.

– А ты не бойся. Сформулируй вопрос мысленно. Я тебя слышу.

По-прежнему шалея от всего, что со мной происходит, я в три приёма собрал вопрос:

– Что… мне… делать?

– Молодец, что спросил. Вариантов не много. Твой близкий друг со всей вероятностью умрёт в ближайшее время. Либо в страшных муках от передозировки грязного сырья, либо выпадет из окна в результате драки. А до этого он за дозу продаст право изнасиловать Ирину двум своим знакомым барыгам. Ночью, когда она будет спать. И сделает это так же спокойно, как вытащил все её деньги.

– Я заберу её к себе! – выкрикнул я и закрыл рот ладонью. Ира шарахнулась от меня и прижалась к стене.

– Ой, прости. Я… хотел сказать, я заберу их тебе… для тебя… у Мишки, – моё блеяние, как ни странно, сработало. Ира снова жалко улыбнулась.

– Да у него уже ничего нет. У меня осталась карточка, а скоро мама еще переведёт, продержусь. – Она отвернулась к столу и начала шуршать заварочными пакетиками и пачкой печенья.

– Ты осторожнее реагируй, друг мой, – мне показалось, что Димитрий улыбается, сидя у меня дома на диване и разглядывая нас, как по телевизору.

– Я ее заберу к себе, – повторил я мысленно.

– Это только часть решения проблемы. Намерения воспользоваться сестрой ты не вынешь из мозгов Михаила. Ну, из того, что осталось на месте мозгов.

– А как тогда? – я спросил, и почувствовал ледяную воду под ногами. Вода поднималась, или я опускался, и холод заливался в меня, как в пустую бутылку. Я почти уверен был, что знаю ответ.

– Да. Знаешь. К прискорбию, Михаил уже не является ценной живой единицей этого мира. Каждый из оставшихся его дней будет добавлять что—то плохое и ему, и другим.

– Ты… предлагаешь мне… его убить? – я с опаской посмотрел на Иру, но она всё еще шуршала обертками.

– Я предлагаю облегчить участь всем.

– Как?

– Тут я не советчик.

– Дим, тебе крепкий чай? – Ира стояла против света, измученного лица и мешков под глазами было не видно, и мне вдруг подумалось, что она очень милая и нежная. А потом воображение, спасибо гаду Димитрию, нарисовало живую картинку. Ночная кухня, придушенный стон боли и отчаяния и возня трёх тел на матрасе.

– Я… я сейчас. Крепкий, – я выскочил в ванную, закрылся и пустил воду на максимум, чтобы визг сломанного крана хоть как-то заглушил мои бессильные хрипы. Из покрытого трещинами зеркала на меня смотрела перекошенная рожа с безумными глазами, и я отвернулся от него. Димитрий в кармане молчал, но в голове у меня по-прежнему звучали стоны Ирины и умалишенное хихиканье лучшего друга, спасти которого не получилось. Я зашел к Мишке и вытащил засаленную подушку без наволочки у него из—под головы.

***

Когда уехала полиция, а Ира наконец перестала рыдать, я предложил ей пожить у меня до похорон. Она согласилась с исступленной радостью, будто ребенок, встретивший взрослого, который точно поможет найти дорогу к потерянному дому. Разумеется, она думала, что у Мишки просто остановилось сердце.

Только на пороге своей квартиры я вспомнил про гостя, завернутого в мою простыню.

– Да, вовремя ты спохватился. Она сейчас меня увидит. Так что есть пять секунд придумать объяснение, – прогудело в моей голове.

А я уже, между прочим, поворачивал ключ в замке!

– Ир, я не предупредил только. У меня друг гостит. Он немножко странный, но хороший.

– Ой… я вам помешала, – она застыла на пороге, будто решила сбежать.

– Нет, что ты! – я невольно схватил ее за руку. Извинился и пропустил в дом.

Димитрий выплыл в коридор и пафосно склонился перед Ирой. Она оторопела, а этот шут оливковый представился чуть ли не прямым потомком Гомера. Он с выражением процитировал что—то из Одиссеи, так что Ира даже не спросила, почему он ходит в простыне.

А потом мы втроём до глубокой ночи чаёвничали и, как ни дико это звучит, очень много смеялись. Порой мы с Ириной спохватывались, что у нас умер близкий человек, но Димитрий находил верные слова, чтобы объяснить и оправдать смех после стресса. Это был лучший вечер с тех пор, как Юлька хлопнула дверью моей квартиры.