Мария Соловьёва - Не ищите песок в Антарктиде

«Ну не радует нас чужая радость! Мы с большей охотой будем сочувствовать несчастненьким!» – доказывала на курсах писательского мастерства именитая гуру современной прозы. Кристина соглашалась и старалась добавлять максимум страданий в свои опыты. Только она никогда не задумывалась, что в реальности вообще не хочет быть причастна к таким вот цепляющим за душу историям. Хотя о какой реальности может идти речь, если старая бумага оказывается самой что ни на есть волшебной?

Кристина взяла телефон и стала искать контакты хозяев той маленькой греческой виллы, ёжась при мысли, что удалила их, как ненужные. Ей повезло и уже через полчаса телефон тренькнул сообщением в ватсапе. Разговорчивая хозяйка с цветочным именем Георгина выдала три абзаца радости и смайлов от того, что их вспомнила такая чудесная и щедрая гостья. Она ждала Кристину хоть завтра и обещала отличные скидки.

Кристина несколько раз набирала и стирала такое же цветистое вежливое сообщение, потом решилась и просто спросила, как ей найти садовника. Галочки уведомления давно посинели, Кристина успела сварить кофе и выпить его, усилив коньяком, а ответа всё не было. И только когда последний глоток коньяка жгучим отчаянием разлился по всему телу, Георгина ответила:

«Если вы про Лазаруса, он у нас больше не работает.»

Кристина охнула и быстро написала:

«Мне надо срочно с ним связаться. Это очень важно!»

«С тем светом пока еще не придумали связи.»

«Он умер?»

«Два дня назад.»

Кристина не сразу поняла, что боль в руке возникла от судорожно сжатого телефона. Пальцы крючило даже когда она откинула гаджет. Её не хватило даже на простое спасибо. Надежда хоть что—то понять умерла вслед за Лазарусом. С отстраненностью лунатика Кристина посчитала тех, кто должен пострадать и умереть из-за ее рассказов. Семеро людей, собака, котёнок и говорящий попугай с каждым ударом сердца приближаются к трагедии, а их персональный вершитель судеб сидит в пледе и пьёт коньяк с горя. Смутная, не оформившаяся мысль причиняла почти физическую боль. Или это на самом деле заболела голова, Кристина не поняла. Почему всё написанное стало сбываться только сейчас, хотя первому рассказу больше года? Ответ напрашивался только один – пока Лазарус был жив, блокнот не имел магической силы!

Кристина вырвала несколько страниц, описывающих случай со слепой девушкой и остервенело измельчала их, пока весь пол не покрылся бумажной перхотью. А потом пришла новая мысль, простая и гениальная. Только ничего, способного разжечь пламя, в котором погибнет старинная бумага, в современной квартире Кристины не было.

Она взяла блокнот и обула первые попавшиеся шлёпанцы – ближайший магазин был прямо во дворе. И выходя из подъезда она услышала, как консьержка причитает по телефону:

– Бедная, бедная Леночка! Как она теперь без этой собаки? Да кто его будет лечить, ну и что, что ценный поводырь, денег-то где взять?

Кристина втянула голову в плечи и выскочила на улицу, будто консьержка могла знать, из-за кого неизвестная Леночка осталась без собаки. Уничтожение листков ничего не изменило.

Кристине казалось, блокнот пульсирует у нее в руках. Она выронила его, но тут же подняла – вдруг такое обращение ускорит следующие истории?

Растерянная, в домашних шлепанцах и строгом офисном костюме, она стояла посреди двора и озиралась, как человек, попавший в параллельный мир. Не сразу поняла, что плохо видит из-за слёз. Нужды в спичках отпала, но возвращаться мимо консьержки она не хотела. Та наверняка еще не закончила разговор. Ненавистный блокнот продолжал тонко пульсировать, Кристина открыла его и поперхнулась.

Первая страница оказалась пуста. Текста как не бывало. Затаив дыхание, Кристина перевернула страничку и разочарованно застонала. Всё на месте, она просто открыла книжицу не с той стороны. Это не удивительно, обложка без рисунка.

И тут словно вьюга, в голове крутанулась мысль, от которой стало трудно дышать. Как хорошо, что в офисном костюме у нее всегда болтается короткий карандаш! Не сходя с места, Кристина убористо написала вверху чистой страницы, которая вдруг из последней стала первой:

«Клумбы у дома Кристины страдали от недолива. Дворник Селим считал, что осенью это уже не нужно. Но бархатцам хотелось пить, они тянули головки вверх, и так неистово призывали живительную влагу, что ясное небо сжалилось. Крупные, по-летнему теплые капли появились из ниоткуда и вот уже бодрый ливень задорно исправлял оплошность Селима.»

Кристина закрыла блокнот и посмотрела в небо. Небо равнодушно глядело вниз и не собиралось никого мочить. Пока не заболела шея, Кристина стояла и повторяла:

– Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста!

Сухо и бесконечно чисто. Ни малейшего облачка. Кристина, опустив голову, пошла к подъезду, как на голгофу. Но не успела шагнуть под козырёк, как на макушку ей упала тяжелая капля. Потом еще одна. А потом Кристина засмеялась. Дождь был по-летнему тёплым.

Не слушая охи и вздохи консьержки, она поспешила домой, обнимая блокнот, как величайшую ценность человечества.

Когда небо за окном сменило голубой шёлк на фиолетовый бархат, Кристина была готова. Вокруг нее на полу бумажным ожерельем расположились цветные стикеры с именами и заметками. Она выдохнула, взяла блокнот, с опаской погладила его, как незнакомую собаку и открыла на пустой странице. А потом, уняв дрожащие пальцы, вывела аккуратными мелкими буквами:

«Кристину ценили на работе как лучшего организатора чего бы то ни было. Она не задумывалась о своих возможностях, пока однажды не случилось несчастья.»

УАЗик скрипел немолодыми железными внутренностями и явно не собирался останавливаться. Лиза шагнула на дорогу и подняла руку, но машина лишь вильнула и поехала дальше. Глаз Егора было не разглядеть, но сидящая с ним Настя улыбнулась ей в боковое окно. Плохо улыбнулась, злобно и торжествующе. Остальные уткнулись в телефоны и вообще ничего не замечали.

– Эй! Меня забыли!

Лиза побежала было вслед за машиной, размахивая руками и шлёпая по грязи. Она могла бы догнать воняющий выхлопными газами тарантас, он еле полз по разбитому просёлку. Но невинная придорожная лужица оказалась предательски глубокой, и Лиза рухнула с высоты своих ста восьмидесяти, чудом не придавив фотоаппарат.

– Уроды! У меня ж там вещи!

Она встала, вытерла руки о штаны, которым было уже всё равно, и досадливо скривилась. Заляпанные грязью задние фонари издевательски моргнули перед поворотом в лес, и только затихающее подвывание мотора еще некоторое время вплеталось в вечерние птичьи переговоры. Лиза обернулась к деревне. Сырые почерневшие избы глазели на околицу пустыми окнами, пожимая, как плечами, просевшими крышами. Крайние дома давно были заброшены, но переждать дождь вполне годились. Если повезёт, тяжёлые, будто беременные тучи не задержатся над Леппясюрьей, и Лизе не нужно будет переживать за фотоаппарат. Ведь как ни крути, на Ведьмин холм возвращаться придется при любой погоде.