Игорь Куклин - Как я по голове осьминога гладил. Рассказы хирурга

© Игорь Александрович Куклин, 2021

ISBN 978-5-0053-3841-9

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

К сожалению, мы не помним всю свою жизнь. Чаще запоминаются лишь какие-то важные для нас эпизоды, иногда наполненные сильными ощущениями и эмоциями. Все они хранятся где-то. И легко вспоминаются, только когда появляется какой-нибудь мостик. Мостик памяти. Это может быть взгляд на старую фотографию. Или, как было у меня, запах лошади. Именно этот запах на конной прогулке послужил мостиком в моё детство. Вспомнилось, как пах взмыленный гнедой Огонёк, на котором я возил копны перед грозой. А там недалеко и запах вороного, на котором я форсировал разлившуюся после дождя реку. Взгляд на книгу, стоящую на полке, – и мостик протянулся к той операции, которую я выполнил ребёнку, и благодаря этой книге сохранил девочке руку… Эти эпизоды нанизываются, как бусины, на нить жизни. Разные бусины. Некоторые тёплые, как жемчужины, на них хочется смотреть, к ним хочется возвращаться. Некоторые тёмно-зелёные от обид и разочарований. Я научился разбираться с обидами и искренне прощать. Но бусины светлее от этого не становились. Голубые до прозрачности бусины недоумений. Красные и оранжевые – гордости и побед. Прозрачные бусины горного хрусталя – откровений и открытий. Не все они попали в эту книгу. Некоторые чересчур уж интимные, как рождение чувств и рождение детей. Некоторые вполне профессиональные, но не очень понятные для немедиков. Это моя жизнь и мой выбор. Да не судите строго то, что получилось, мои дорогие. Искренне ваш, доктор Куклин.

Как только в конном клубе я сел в седло, тело сразу вспомнило нужную посадку и привычно закачалось в ритме шагов лошади. И вспомнилось…

Жаркий летний день. Заключительная стадия покоса. В центре огромной скошенной поляны стоит будущий зарод (стог на нашем диалекте). По всей поляне разбросаны увесистые копны. Дядя Вася и мой двоюродный брат Серёга мечут, то есть подают громадные навильники сена моему отцу на стог. Батя, как самый старший, вершит – раскладывает подаваемое сено равномерно по всему зароду и формирует его вершину, чтобы дождём не пробило. В этом есть особое искусство, я его от отца тоже знаю. Мы с дядей Витей возим копны. Собственно, возит их Огонёк, конь тестя дяди Вити, а мы ему помогаем. Мне лет десять-одиннадцать. Я верхом на Огоньке, на мне просторная рубашка, завязанная узлом только снизу, и лёгкий платок с узлом на лбу, спадающий на шею и плечи от противной мошкары, которая грызёт на лету, забивает глаза, попадает с дыханием в нос и рот, заставляя отплёвываться и откашливаться. Работа идёт в предельном темпе. Причиной тому чёрная, медленно приближающаяся, погромыхивающая и посверкивающая туча. До дождя нужно завершить зарод. Не сделаем это – промочит сено. А это ещё несколько дней дополнительной работы: разбрасывать, сушить, переворачивать, собирать… Общаемся жестами, иногда матом. На обычные слова нет времени. На Огоньке кроме седла ещё хомут с привязанной длинной верёвкой. У меня в руке палка, заострённая с одного конца и с привязанной верёвкой покороче – с другого, – подкопённик. Я на рысях, чтобы хоть немного разогнать мошкару, да и время поджимает, подъезжаю к очередной копне, бросаю дядьке подкопённик. И пока я объезжаю вокруг, заводя длинную верёвку, дядя Витя успевает воткнуть палку острым концом под копну, потом привязывает конец длинной верёвки к хомуту, а верёвку подкопённика перебрасывает через верх копны и вяжет сзади к длинной верёвке. Получив моими пятками по бокам, Огонёк натужно трогает копну с места. Дядя Витя собирает остатки сена граблями и идёт к следующей копне. Мы же с Огоньком тянем копну к зароду. Поставить её надо так, чтобы удобно было метать. Дядька Вася черенком вил показывает место для остановки, в два рывка развязывает узлы, бросает мне верёвку подкопённика. И уже на скаку, вырывая палку из-под копны, я вижу, как невысокий и жилистый дядька поднимает на вилы почти половину привезённого мною сена. Уже туча закрыла солнце, уже дунуло первой прохладой, унося остатки гнуса, но я везу последнюю копну, треножу и снимаю с мокрого Огонька седло, хомут и узду. Он с благодарностью утыкается мордой в нескошенную в кустах траву. Силёнок метать навильники на зарод у меня ещё не хватает, поэтому помогаю, как могу: собираю граблями сено, обтёсываю понизу зарод. Сверху по веревке спускается мокрый от пота, с прилипшими ко лбу волосами и травинками батя. Улыбается. Шустрый Серёга уже развёл костёр и навесил котелок на чай. Дядьки натягивают брезент между деревьями. Первые капли дождя отмашисто бьют по листьям, оставляют круглые тёмные пятна на брезенте. Тянет дымком, свежим сеном, лошадиным и человеческим потом. Все молчат. Пьют чай и щурятся, то ли от дыма костра, то ли от удовольствия. И внутри рождается какое-то пронзительно острое ощущение счастья. Успели…

Лето. Пора сенокоса. Мне лет четырнадцать. Задождило на несколько дней. Мы с отцом выехали из промокшего балагана на колхозную ферму дождь переждать. Я слонялся от нечего делать вокруг фермы, а отец с мужиками запили. Между фермой и нашим селом расстояние небольшое, да речка течёт. Притоки её берут начало с гор. На дождях она быстро прибывает. Да так, что не на каждой машине переедешь. Вот сидим, как на острове. Тут и водка кончилась, и дождь на время перестал. Мужики стали думать, кого в село за водкой послать. Кого-кого? Конечно меня! Поймали самого резвого вороного жеребца, заседлали. Батя сам подпруги у седла затянул. Дали мне денег, сумы сзади для водки приторочили. Забрался я на высокого вороного с забора. И понеслось!.. Кусты до речки быстро проскочили, аж дух захватывает! Я только к шее успел пригнуться. Вылетаем на берег. Матушки! Не река, а мощный коричневый поток! Правлю наискось на брод, да где там! Мы же вороные! Напрямик! Первую глубинку конь ногами до дна доставал. Выскочил на брод, а дальше и шире, и глубже. Я ноги из стремян вытащил, как отец учил, повод на руку намотал, за шею ухватился и поплыли… Выбираемся на берег, а дальше луг. Вороной в галопе. Во мне всё ликует! Азарт! Первый раз на таком коне. А он меня, похоже, за седока не считает. Тяну его направо, он голову повернёт, а сам скачет совсем на другой конец села. Едва направил его куда надо. Дальше взгорок и задние ворота нашей ограды (двора). Вороной в три прыжка на взгорок – и резко останавливается. И я уже стою в ограде, в руке повод, за мной ворота, за воротами конь ноздри дует. До сих пор не понимаю, сальто было или я по прямой залетел? Тогда я над этим не раздумывал, привязал повод (чомбур по-нашему) с этой стороны и пошел маму искать. «Ты чего такой мокрый?» – «Так это, мам… Река же… брод» – «А надо что?» – «Так водки». И деньги протягиваю. Мама ворчит и идёт в соседнее сельпо. «Переоденься». – «А зачем, всё равно возвращаться. На ферме переоденусь». Укладываем бутылки в сумы. «А почему конь так привязан?» – «Так это… так удобнее». Обратная дорога была спокойнее. Галоп по лугу не такой быстрый. И на брод вороного направить получилось. По кустам только ускорился, к ферме ближе. Через два дня тучи раздуло, и мы с отцом уехали с фермы на свою деляну.