Татьяна Дмитриева - Блог начинающего мага

– Девчонки, мы не можем вмешиваться. Нам запрещено, не знаю, почему. Но никто в мире, никто во Вселенной не может запретить нам посылать ей свою любовь. Давайте, попробуем. Хуже не будет.

Врачи, которые работают у нас и все время находились на связи с больницей, не верили в чудо, и просто ждали скорого конца. Муж надеялся, ждал, плакал и пил. По его просьбе наш директор финансировал почти безнадежное мероприятие. Если бы не он, аппараты бы давно отключили.

Мы с девчонками каждый день узнавали недобрые новости и не знали, что еще делать. У меня оставался один неиспользованный буклет доктора Коновалова, но мы не знали, имеем ли право его использовать. После короткого совещания мы все же вложили фотографию больной в буклет. Нам не дано вмешиваться, но ведь доктору даны гораздо большие права. И мы решили, что если кто-то и может вмешаться, так это Божественная энергия, призываемая Посвященным к постели больного через свой буклет. Как будто великий доктор просит Господа помочь. И, если Он разрешит, – чудо свершится.

Прошло пару недель. Состояние больной не стало лучше, но врачи увидели проблеск надежды. Состояние стабилизировалось настолько, что они сочли возможным сделать вторую операцию. Операция прошла успешно, насколько это было возможно. Спустя месяц стали дрожать веки, и мы, не медики, воспрянули духом. Врачи нашего оптимизма не разделяли: слишком обширным было повреждение, слишком долго больная находилась на аппарате искусственного дыхания, что усиливало кислородное голодание мозга, слишком хрупкими оказались сосуды. Слишком мало надежды, что это не повторится в любой момент. Все было слишком. Но девочка была жива. Постепенно, на час, на два, ее стали отключать от аппаратов, и она дышала сама. Собственно говоря, дыхание было единственной функцией, которая к ней вернулась. Прогноз врачей был не утешительным: максимум, что она сможет лет через десять, так это держать ложку. И то при очень хорошем уходе. Муж сходил с ума, почти не спал, мотался между работой и больницей, пил горькую и надеялся на чудо. Мать, услышав приговор врачей, сказала:

– Лучше бы она умерла.

Девчонки передавали эти слова шепотом, и я почувствовала в этих словах осуждение. Еще бы! Мать желает смерти своей дочери. Я высказала свое мнение:

– Ее мать очень мужественная женщина. И, скорее всего, верующая. Поддерживать жизнь тела, из которого, возможно, ушла душа, значит, продлевать его мучения и мешать душе совершить свое окончательное путешествие в другие миры. Только мать, любя искренне и бескорыстно, может так сказать. Я понимаю, как ей было тяжело и больно. Но она думала, прежде всего, о дочери. Смотреть годами на разлагающееся тело и не верить, что оно снова может быть молодым и здоровым, и наделенным разумом и душой, для матери нестерпимо. Возможно, мать чувствует то, чего не чувствуем мы.

Самая молодая из нас, Леночка, вяло попыталась возразить:

– Муж тоже любит ее, но ведь он делает все, чтобы она выжила.

– Мужчины любят по-другому. Более эгоистично. Он пока не представляет себя без нее. И чувство долга требует от него бороться до конца. Но где он, тот конец, на котором заканчивается долг?

Надежда, взрослая и пережившая не одну жизненную утрату, рассудила, как всегда практично:

– Скоро ее выпишут, не могут же ее держать в больнице вечно. И что он будет делать? Она даже есть не может. Нужна опытная сиделка. Медики говорят, что внутривенное питание обойдется тысяч в сорок в месяц, и сиделка столько же. Муж зарабатывает хорошо, тысяч тридцать. И кредит за квартиру. Даже если он устроится еще на две работы, его на долго не хватит.

Людмила, как всегда, не поддержала ни одну из сторон. Она просто предложила:

– А давайте снова попробуем ее посмотреть? Вдруг сможем!

Мне было страшно, но я ее поддержала:

– Давайте. Вдруг нам уже можно? Не может быть, чтобы столько мучений она прошла зря. Попробуем ее представить, и, если получится, будем посылать ей любовь.

В комнате наступила полная тишина. Я попыталась представить, но перед мысленным взором стояла непроглядная темень, изредка перемежаемая багровыми сполохами. Тогда я попробовала визуализировать радостную картину будущего, я хотела увидеть, как она улыбается. Черный свет сменился на белый. Он был ровным и холодным. Лица я не увидела, как ни старалась. Девчонки тоже не сильно преуспели. Им удалось воскресить в памяти картины прошлого, но это было не совсем тем, чего мы хотели добиться. Все приуныли.

Младшая, принимавшая все слишком близко к сердцу, разговаривала почти сама с собой:

– Не понимаю, за что ее так.

Я тоже не все понимала:

– Обычно я ставлю вопрос иначе: для чего все это? Возможно, тяжелая болезнь дается человеку, чтобы он смог почувствовать жажду жизни, благодарность к Создателю за то, что она так прекрасна, и любовь ко всему, что может потерять. То есть изменить свое сознание. Но в случае, когда человек лишен сознания, он не может меняться, не может работать над собой. Тогда и смысл ускользает. Не понимаю.

Людмила, смахивая навернувшиеся слезы, предположила:

– Значит, медицина насильно удерживает ее тело. Раз Бог не дал ей сознания, значит, он и не предполагал ее менять.

Мы были шокированы. Иногда устами верующего человека может прозвучать истина, которую все чувствовали, но не допускали в свое сознание. Я вспомнила прочитанное:

– Я читала, что у каждого есть своя программа пребывания на земле и свой срок. Если программа выполнена, человек уходит, и ничего сделать нельзя.

Леночка не хотела соглашаться:

– Да она ничего не успела, какая там программа!

Мне не хотелось вдаваться в философские дискуссии, у всех из нас была слишком разная подготовка, но и промолчать было бы не хорошо, фраза звучала как вызов Создателю.

– Программа, возможно, распространяется не на одну жизнь. Возможно, душе не хватало именно этого опыта. Но, скорее всего, срок пребывания души на Земле закончился именно сейчас, и никто ни в чем не виноват. А наше человеческое сознание не дает с этим смириться. Медицина у нас лечит тело. А тело подает признаки жизни. Значит, нужно их поддерживать.

Надя сказала то, о чем я уже давно думала, но боялась произнести:

– А вдруг это не медицина, а мы насильно удерживаем остатки жизни в безнадежно больном теле?

Все посмотрели на меня. Что это? «Ты начальник – ты и решай?» Они давно уже могли обойтись по работе и без меня, и обращались ко мне только в нестандартных ситуациях. Ситуация была, конечно, нестандартная. Но было в их ожидании значительно большее. «Ты – старшая». «Тебе принимать решение». «Интересно, как ты поступишь». И «мы здесь ни при чем» тоже было. И безграничное доверие.