Андрей Сметанкин - ЧУДЕСА СВЯЩЕННОГО МЕСЯЦА РАМАЗАН

Спустя годы, престарелый отец благословил своего возмужавшего сына на благородный промысел. В тот день он, умирающий в сознании сделал необходимые завещания: родным и близким – землю, сад, дом и скотину, а маслобойню – молодому мастеру, «усто», как говорят таджики, сыну своему Ахмеду. Люди просили прощения у затихающего человека и капали воду с ваты, когда начиналась агония, чтоб не мучилась душа и не томилась жаждой. И пусть шайтан не мешает ей припасть к райскому источнику Кавсар. Пусть предстанет она достойно пред лицом Аллаха.

А когда пришла Разрушительница наслаждений и Разлучница собраний, опустошающая дома и делающая сиротами сыновей и дочерей, заплакали мужчины. В своих лучших халатах и с посохами в руках они проводили старого мастера, усто Исмаила в вечность. Умер старик-мастер, но масло в чане не перевелось.

Теперь, предвидя свой последний час, бобо Ахмед обучил нескольких кишлачных парней нехитрому, но тяжёлому маслобойному делу. Был зарезан баран и устроено угощение, на которое пришли все зиддинские старики. Прочитали молитву и дали благословение, чтобы всё ладилось у молодых мастеров. Пусть неудачи отступают от них. И ученики одарили своего учителя дорогим халатом. Старый мастер сделал распоряжения по мастерской, и старики одобрили их. Велик Аллах, и милость его безгранична!

Подойдя к топчану по густому снегу, бобо Ахмед повернулся к маслобойне, низкому глинобитному домику, где за маслобойным чаном прошли его детство, юношество и зрелость, где со спины тихо подкралась горбатая и беспомощная старость. И только один Великий знает, сколько масла набили эти старые морщинистые руки…

Что-то защемило в груди, сдавило её, и на подслеповатые глаза набежали скупые стариковские слёзы. Старик пошатнулся и, одной рукой держась за грудь, а другой – за решётку топчана, медленно сел на кат и отдышался.

Какой чистый воздух! Какой прекрасный дивный мир! И как не хочется умирать в такую чудесную ночь…

Боль отпустила его, старик обратился глазами к стозвёздному небу и прошептал тише шороха сухой травы: «Слава Аллаху, который не умирает, и в чьей руке – ключи видимого и невидимого царства». Успокоившись и восстановив свои силы, он поблагодарил Всевышнего за прожитый день и пожелал всем людям спокойной ночи. Снял обувь и лёг под толстое войлочное одеяло из верблюжьей шерсти, стряхнув с него снег. Хотя было холодно, старику не терпелось ночевать на дворе – он боялся умереть раньше окончания Рамазана, что не успеет ни благословить дочерей, ни выйти больше на свежий воздух. Ох, старость, старость – семя шайтана…

Он лежал и думал о своих родных и близких, которых оставит, когда призовёт его Аллах. Всё бы хорошо, только беспокоили старое сердце тревожные мысли о судьбах семи дочерей-погодок да милой жены Мохиры, пятидесятилетней женщины. Что с ними будет и станет после него? Выйдет ли замуж Назира, первая, старшая дочь, когда весной этого года она войдёт в свадебный возраст? Ох, старость, старость…

Всё, что они нажили и имеют в своём скромном жилище, добились благодаря тяжёлому и неустанному труду. Пусть не много и не богато, но жить можно во имя Бога, Милостивого и Милосердного. Только три вещи доводят человека до несчастья: скупость, корысть и самолюбие. Многочисленная семья бобо Ахмеда давно изъяла из своих сердец эти пороки, трудилась и радовалась жизни. Люди терпели, ибо сказано: терпение – девять десятых благоденствия и истинной веры мусульманина, которая включает в себя четыре условия – верность слову, приверженность и сохранение религии, умение обходиться без того, чего нет, и довольствоваться имеющимся. Родители и дети не роптали на свою судьбу, за услугу оказывали услугу – отказывались от жалоб и скрывали от посторонних глаз свои бедствия и муки, но Всевидящий глаз всё примечал. – Как старик Ахмед радовал свой кишлак чудесным ароматным маслом, похожим на слезу Аллаха; как Мохира без устали и с песней день за днём ткала удивительные ковры (говорят, что один ковёр её работы украшает кабинет Президента США, вай-вай!), а стариковы дети милосердно обращались с престарелыми родителями, за что и старикам, и дочерям было обещано благо, равное воздаянию за паломничество в Мекку.

Бывало, что женщины отбирали для выведения грены лучшие коконы шелковичных червей и, ближе к весне, согревали их теплом своего тела под одеждой. Да и зимой тоже приходилось не сладко… Ох, и хлопотное это дело, скажу я вам, выводить потомство, что возникло однажды из праха, по которому ступала нога пророка – сторицей воздаётся тому, кто заботится о них и лелеет этих… многоедных и прожорливых тварей…

Тут старик поперхнулся от собственных мыслей и вознёс небу аят из Корана, в котором просил прощения за свой поспешный язык, ибо нельзя, нельзя говорить, что «они – обжоры…» Можно очень сильно обидеть червей грубыми словами и ничего не получить – никакого урожая…

Но придёт час, и всё повторится – день за днём, весна за весной и черви за червями. А сейчас – самотканые ковры и вышитые халаты, платки и тюбетейки, будто руками дочерей работало само Провиденье. Будто шили девушки нитками из света звёзд или лучей настольной керосиновой лампы в долгие зимние вечера. Но скоро оперятся они и разлетятся, как ласточки из родительского гнезда, и дом стариковский опустеет. Ох, и туго тогда придётся Ахмеду и Мохире… Что делать? – на всё воля Аллаха. К тому же Аллах, Великий и Милосердный, не оставит благочестивых людей без внимания. Да и дети не бросят своих стариков – будут навещать и помогать. И люди добрые, соседи, в стороне не бросят, как разбитый кувшин, – велик мир, ибо сотворило его великое сердце. И поэтому, как жёлуди, рождаются дети, вырастают и устраивают свои жизни. Родители стареют и покидают этот мир. Правда, не хочется, ох, не хочется умирать сегодня – столько ещё осталось сделать…

Бобо Ахмед долго ворочался – беспокойные мысли, чувства не давали ему спать. Вай-вай, как он мог?! Прости его, Вседержитель вселенной, и не карай стариковых женщин за его глупый язык – язык сухого комка глины, а глина, как известно, хорошим делам не научит. Не знает она, что говорить слова – это всё равно, как принимать лекарство: мало слов – хорошо, много – плохо. Значит, плохой, плохой лекарь Гулькор Ахмед – совсем плохой стал, вай-вай!.. Только награди, Аллах, Всемогущий, моих звёздочек хорошим урожаем того, что родилось под ногами пророка… И как не хочется умирать сего…

И, наконец, он уснул, и приснился ему сон…

Человек не человек, дев не дев, но чья-то лунная тень ходила по двору, боясь приблизиться к старику. Старик возмутился, зашевелился и поднялся – он решил, что кто-то чужой надумал наслать порчу на грену и сглазить будущий урожай шелковичных червей. Как был в нижнем белье и босой, он бросился по снегу навстречу призрачной тени и остановился, видя перед собой призрака. Но только жив человек и живёт на свете – да продлит Аллах дни и корни его в мире людей и да приветствует!