Вячеслав Вертинский - Откровение от Утешителя, или Дневник сумасшедшего

После долгих и безрезультатных поисков себя я освоил ещё одно ремесло – сапожное. Так что я теперь – мастер по сборке и ремонту обуви. Во всяком случае – надеюсь, что я уже Мастер: всё-таки 10 лет – это вполне достаточный срок. Побочно освоил ещё одну профессию – пчеловод. При чём не самоучка: окончил специальные курсы, получил корочку, прошёл практику и теперь могу свободно работать на общественных пасеках…. Могу, но не хочу, потому что пчеловодство – это моя отдушина, глоток свежего воздуха в этой дерьмовой жизни, но никак не работа.

О пчеловодстве – много говорить не буду и даже могу дать совет: никогда не начинайте говорить о пчёлах с настоящим пчеловодом, потому что этот разговор может длиться бесконечно. Разговаривать с пчеловодом о пчёлах – всё равно, что говорить с проповедником о Боге.

Давайте-ка я всё-таки продолжу разговор о себе: автобиография всё же или как сказала моя племянница – мемуары. Ладно, пусть будут мемуары.

Итак, кем же я являюсь на нынешний момент? Получается, что де факто и де юро, я сапожник-пчеловод.

– Ну и как оно?

– Честно сказать? Хреново.

– Опять что-то не так?

– Да, что-то не так….

– Ну и неугомонный ты парень – сапожный пчеловод…. Чего ж тебе надо?

– В принципе, того же, чего и всем: Веры, Надежды, Любви, а попросту – Жизни. Я работаю мастером по ремонту обуви и зарабатываю этим ремеслом на жизнь (если это можно назвать жизнью). Работаю добросовестно, потому что по-другому не умею, и, по всей видимости, приношу людям пользу, но почему-то в последнее время эта мысль меня уже не греет, и опять возникает чувство, что это не моё.

А ещё я мечтаю написать книгу, но не обычную, а такую, чтоб, как говорят, Душа развернулась, а потом опять свернулась…. Вот такая блажь…. Вообще-то, я давно думал об этом и даже в юности пытался писать какие-то фантастические рассказы и отсылал их в журнал «Юный Техник», но их не печатали, по причине наличия в текстах орфографических ошибок: «Научитесь – мол – писать грамотно, а потом присылайте». Короче, как сказал один сатирик: «Обидно…».

Ошибки – ошибками, но сюжеты ведь были не плохими. Ну, хотя бы вот этот…. Вкратце.

Солнечная система находится на пороге глобальной катастрофы: Солнце должно превратиться в сверхновую…. Оно взорвётся, извергая из себя раскаленную плазму, ну и всё остальное, что прилагается, и это будет означать – конец всему…., и конец всего…. Короче – ужас! Всю планету, естественно, охватывает паника и хаос, потому что люди оказываются совершенно беспомощными перед лицом надвигающейся катастрофы…. Однако не всё так плохо. В самый последний момент прилетает корабль пришельцев, и они, то есть инопланетяне, спасают людей, забрав их с собой.

– Ну и как Вам?

– Если честно, то никак…. Откровенно слабый и банальный сюжет, и не удивительно, что этого никто не напечатал.

– Да? А мне казалось тогда, что неплохо…. Или я что-то упустил? А вот что именно – забыл. Хотя нет, постойте…. Вспомнил!

Ведь в чём была вся суть? В том, что корабль пришельцев в прямом смысле забирает с собой всех людей, всё человечество! Каким образом? Вместе с планетой! Потому что он настолько огромен, что Земля в сравнении с этим звездолётом всё равно, что футбольный мяч в сравнении со стадионом.

Вот такие сюжеты приходили в мою голову в возрасте 15—16 лет…. Такая вот псевдонаучная фантастика. И вот теперь я весь такой умный и кругом талантливый, сижу в мастерской по ремонту обуви и тачаю сапоги: Обидно, скучно и грустно. Как пелось в одной песне: «Так грустно, что хочется курить». Кстати на счёт курения: надо с этим подвязывать, говорят – вредно очень. А если серьёзно, то в самом деле, что я здесь делаю – уже 10 лет? Бороду ведь и сбрить можно, а умище куда девать? (Это из анекдота – как-нибудь расскажу). А ведь его у нас, то бишь умища этого, видимо-невидимо, хватит на тысячу лет непрерывной работы. А вот интересно, хотел бы кто-нибудь из Вас прожить тысячу лет? Лично я – не хотел бы, исходя из сложившихся обстоятельств. Представляю – тысячу лет работать сапожником! Это же мозгами можно поехать…. Но пока я работаю: работаю здесь, работаю на пасеке, и дома – тоже работаю. Я уже пишу книгу, и мне стало легче. Мне стало легче сейчас, но совсем недавно – было очень худо: мир начал рушится вокруг меня, и я чувствовал, что он рушится оттого, что сам я саморазрушаюсь.

В первый раз такое чувство посетило меня 20 лет тому назад, когда умер мой отец: добрый и жестокий, правдивый и несправедливый, смелый и неуравновешенный, безотказный и порочный – Праведный Грешник. Он умер, и часть меня самого – умерла вместе с ним: я заболел вскоре после его смерти. Болезнь, не известным ни мне, ни врачам способом, поразила мою печень. Два месяца я пролежал в больнице, причём почти месяц под капельницей, а когда вышел оттуда (под свою ответственность), то меня уже было не узнать: куда только подевалось моё прежнее атлетическое тело вместе со здоровьем? Мне иногда кажется, что мой отец забрал его с собой, оставив мне в подарок только свой противоречивый ум. Хотя, может быть, я просто заболел от горя: я ведь любил своего отца не меньше, если не больше других сыновей, любящих своих отцов.

Короче, я болел, боролся и практически выздоровел. Правда, не скоро, а спустя 10 лет после его ухода. А потом был мир, недолгий период затишья, после которого снова началась война. И опять всё пошло наперекосяк, всё начало трещать по швам…. Я пахал, как раб на плантации, но толку не было: денег катастрофически не хватало, работа уже не приносила удовольствия, и даже пчёлы иной раз раздражали до бешенства. В семье был полный развал: жена отвернулась от меня, и даже сын стал равнодушен к моим проблемам. Ну что ж, всё правильно – такова участь раба! Я попал в рабство и опять начал болеть: моя Душа начала болеть. И Душа моей матери тоже заболела тогда, и огромный клён, растущий у нас во дворе, развалился на две части однажды после ливня, и Заботушка моя покинула меня вскоре после этого.

Я сидел тогда в своей мастерской злой, как цепной пёс, и так хотелось кого-нибудь порвать перед смертью…. А ведь она была совсем рядышком – я чувствовал это своим нутром. Я всегда боялся смерти, но тогда – мне уже было всё равно, при том до такой степени, что я даже стал прикидывать, как бы поприличнее устроиться в гробу, чтоб было красиво. Люблю, знаете ли, когда всё красиво. Здесь можно смеяться или, перечитав ещё раз – заплакать. Во всяком случае, мне тогда было не до смеха.

Я сидел в этой, надоевшей до чёртиков, мастерской, и меня мучил один вопрос: «Неужели это и есть моя жизнь?». И неужели слова основоположника, так называемого, Вселенского пессимизма, товарища Шопенгауэра, действительно верны, соответственно которым для Человека лучше было бы вовсе не рождаться, чем родиться – испить свою горькую чашу и умереть? В чём же смысл бытия? Что делать? Куда бежать? И что здесь делаю я? Чего жду в течение этих долгих десяти лет? Или это и есть моя чаша, из которой я должен испить до дна? Может быть – может быть…, но, скорее всего, это просто конец пьесы, и уже можно спокойно, смело и без всякой лирики сказать: «А ну-ка, маэстро, урежьте марш!».