Владимир Беляков - Записки промысловика. Повести и рассказы

Утрамбовывая лопатой очередную горку, я показал рукой в сторону наледи, от которой в некоторых местах вверх поднималось испарение:

– Ты видишь её? Придётся путик сместить влево. За зиму она еще разрастется.

– Ничего страшного. В такие морозы её сразу затянет.

– А если зима будет снежной? Вся вода будет под снегом. Зачем нам рисковать? Только капканы похороним.

Толик завел «Буран» и, будто забыв про опасность, о которой мы только что говорили, направил снегоход к наледи. Я, сидя в санях, заволновался и стал кричать:

– Ты что творишь? Отворачивай! Отворачивай!

– А мы её сейчас проверим. Танки грязи не боятся.

Толик отмахнулся, привстал на сидении, добавил обороты и, выписывая виражи, направил снегоход практически посередине наледи.

– Придурок! Что ты делаешь? – успел крикнуть я, как «Буран» стал оседать, задымил ремень вариатора, из-под гусениц полетела мокрая шуга, и завалившись на бок, он провалился. Толик выпал из сидения и, пытаясь встать, увяз по пояс в месиве воды и снега. Его ноги в валенках сразу намокли. Руками он дотянулся до лыж, лежащих на раме, и, опираясь уже на них, сделал попытку выбраться наверх. Но на валенках образовались снежные наросты, которые пудовыми гирями повисли на ногах.

Не помогла ему и веревка, брошенная мной. Все попытки вызволить Толика были безрезультатными. Тогда, аккуратно ступая, утрамбовывая снег лыжами, я подошел к снегоходу и отцепил от него сани.

– Сейчас попробую подтащить их к тебе.

Так, опираясь на сани и держась за веревку, он наконец выбрался наверх. Вода ручейками скатывалась по фуфайке и ватным брюкам.

– Ты, танкист долбанный. Какого хрена ты попер посередине?

Толик зло посмотрел на меня и промолчал. Стали осматриваться. До близлежащей кромки наледи было около пятидесяти метров и это расстояние надо было как-то пройти самим, перетащить снегоход и сани.

– У нас единственный вариант – утрамбовывать лыжами площадку и ждать, когда наст промерзнет. Затем завалить «Буран» на бок и очистить эту кашу в гусеницах и катках, иначе сожжём ремень и зароемся еще глубже.

Хотя днем заметно потеплело, но температура была около двадцати пяти мороза. Можно было ожидать, что наст быстро промерзнет. Ползая, где на четвереньках, где на животе, мы лыжами, как штукатурным правилом, утрамбовывали снег, готовя «взлетную» полосу. Подняться и просто встать на лыжи мы не могли, так как они просто утопали в этой снежной жиже. Около получаса заваливали снегоход на бок. Валенки, низ одежды и фуфайки пропитались водой. Так более двух часов, ползая на животе, как минеры, мостили дорожку к кромке наледи. Затем волоком перетащили сани на твердый лед.

Прошло еще больше часа, но дорожка лишь сверху покрылась корочкой и никак не хотела промерзать глубже, зато мы промерзли основательно. Одетые на нас ватники, пропитанные водой, напоминали хрустальные вазы, лед крошился на них издавая стеклянный звон, ткань ломалась как яичная скорлупа, выпуская наружу простроченную вату.

– Да, для севера это не одежда. Надо срочно шить на ноги бакари, а на верх кухлянки или парки, – сказал я, рассматривая на себе полопавшуюся фуфайку.

– Какие на хрен кухлянки? Я скоро уже дуба дам. И на хрена я вообще подписался на эту работу? Лежал бы сейчас под КамАЗом в теплом гараже, – Толик начал паниковать и заметно нервничать, трясясь, как в лихорадке. – Надо бросать «Буран» и вставать на лыжи. Глядишь, через пару часов в избе будем.

– Надо головой было думать, а не устраивать экстремальный слалом. Подождем еще немного. Сделаем попытку выехать. Не получиться, тогда и палки в руки. А так бросать «Буран» нельзя. За ночь его накроет наледью по макушку, и, если он вмерзнет в лед, мы его уже не спасем.

Толик трясущимися руками стал разжигать паяльную лампу.

– А вот это ты зря задумал. Согреться – не согреешься, а еще сильнее замерзнешь.

Он опять отмахнулся и когда лампа, выбрасывая струю огня, загудела, стал отогревать руки.

Через полчаса мы предприняли попытку высвободить снегоход.

– Ты сразу не газуй, попытайся выехать на малых оборотах, а то сразу зароешься.

– Ну хоть тут-то меня не учи.

И Толик опять сделал все наоборот. Осторожно уселся на сидение, завел «Буран» и нажал на гашетку до отказа, двигатель взревел, из-под гусениц вырвался шлейф мокрого снега и воды, и, кроша корку льда, проламывая наст утрамбованной полосы, снегоход полетел вперед. До кромки наледи оставалось не более десяти метров, когда из-под капота пошел дым, запахло жженой резиной, последовал удар – вариаторный ремень разлетелся в клочья. «Буран» снова увяз, гусеницы забило шугой.

Нам пришлось вновь заваливать его на бок. Радовало то, что здесь уже не было топкой снежной жижи, и вокруг можно было свободно передвигаться на лыжах.

– Все. У меня руки стали как грабли, замерзли и не сгибаются. Менять ремень я не буду. Пусть «Буран» тут хоть вообще провалится под лед. Ты как хочешь, а я пошел.

Толик одел лыжи и стал оглядывать местность. Темная мгла уже давно зависла над озером, матовой дымкой заслонив очертания гор. В пелене морозного воздуха не просматривался даже берег. Только небосвод подсвечивался упавшим солнцем.

– Флаг тебе в руки. Дорогу, думаю, найдешь. Зарево у тебя всегда должно быть за спиной. Здесь блудить негде. По прямой до избы чуть более шести километров. А я постараюсь заменить ремень и, как только вытащу «Буран», догоню тебя.

Толик долго топтался на месте, проявляя нерешительность. Тут я понял, что он совершенно теряет ориентировку и не понимает, где мы сейчас находимся и в какую сторону идти. Он махнул рукой и, оглядываясь, пошел практически в противоположную.

– Ты куда? Держи курс на прогоны с сетями, а там по бураннему следу выйдешь к избе, – я показал направление рукой. – Если не уверен в себе, то возвращайся по бураннему следу путика, но тогда будет длиннее на три-четыре километра.

– Задолбал ты меня своими учениями, – засопел он, поправил на плече ружьё и все же двинулся в направлении проложенного нами, еще не закольцованного путика, и скоро растворился в пелене тьмы.

Немного подождав, я улегся рядом со снегоходом и стал очищать гусеницы и катки, потом заменил ремень. Фуфайка на груди предательски трещала, увеличивая количество дыр, и щетинилась вывалившейся наружу ватой.

Через час, зацепив сани, я возвращался по следу, проложенному днем. Толика я нагнал быстро, за это время он успел пройти треть пути. Видно, было, что он замерз до такой степени, что в сани садился не сгибаясь, как робот.

На следующий день Федя и Вадим с утра ушли проверять сети, а мы с Толиком занялись кроить и шить себе одежду, благо что у нас было несколько уже выделанных олених шкур. Он шил себе парку (что-то вроде куртки), а я бакари (высокие сапоги), так как считал, что ноги в тепле, это главное при продолжительном нахождении на морозе.