Надежда Дёмкина - Времена го (ро) да. Петербургские истории

У Шереметьевского дворца. Рисунок Нади Дёмкиной. Линер, бумага

Притягивает ли Петербург сумасшедших или же сам постепенно сводит с ума – этот вопрос схож с загадкой про курицу и яйцо. Конечно, сумасшедшие были и до появления нашего заболоченного города, но именно в нем сумасшествие обрело свои классические монументальные черты и специальные петербургские ужимки.

Погрозить кулаком Медному истукану, доверить карьеру собственному носу и сойти с ума из-за шинели – все это писательское безумие просто идет в ногу с обычным городским сумасшествием, не обгоняя, разве что немного опережая действительность.

В районе Сенной часто можно увидеть высокую, худую, изможденную женщину, чей возраст сложно определить.

Одета она в любое время года примерно одинаково: лосины, пережившие пик карьеры в 80-е и сегодня к собственному удивлению возвратившиеся на вершину модного Олимпа, сверху кокетливо полурасстегнутый взлохмаченный полушубок, ни следа юбки между первым и вторым, и на голове нечто, завернутое как тюрбан. Иногда она везет за собой сумку-тележку. Общая изысканная недоступность ее образа – небрежно нанесенная косметика, замысловатый головной убор, аристократическая худоба, с годами превратившаяся в истощенность, легкость походки – заставляет предположить в ней особу, принадлежавшую к артистическим кругам.

Бывшая модель, раньше снимавшаяся для обложек «Мода в СССР» и «Крестьянки», подсевшая на наркотики, вылечившаяся и оставшаяся одинокой, теперь дефилирует по Садовой улице от рынка к своей комнате в коммуналке и обратно? Балерина, свои двадцать лет стажа отстоявшая в кордебалете «Лебединого озера» и только краем глаза следившая за взлетами Одетты/Одилии, а теперь обходящая Мариинку за версту, но по старой памяти соблюдающая строгую диету? Актриса театра Комедии, долгие годы исполнявшая роли инженю и по совместительству являвшаяся любовницей режиссера, со сменой последнего потеряла место и стала заливать горе белым вином?

На Невском несколько лет подряд можно было встретить человека, который называл себя Волшебником. Поседевший дядечка заводил разговоры со всеми встречными, и если вы не шарахались от него в первую же секунду – условный рефлекс любого жителя мегаполиса – то с удивлением обнаруживали, что улыбаясь болтаете, как со старым знакомым. Он таскал в карманах карамельки и раздавал их с напутствием съесть, когда будет плохо. Он развлекал окружающих детской игрушкой – бабочкой, порхающей на палочке. Заговаривал с хмурыми девушками, едущими на первую пару в университет, с плачущими детьми, с их целеустремленными мамочками, со склочными бабушками, с компаниями молодых людей. Вроде бы ничего особенного.

Но когда я его долго не встречаю – пусть даже в метро, едущим на противоположном эскалаторе, начинаю беспокоиться. Что-то не то. Где волшебство?

В одной подворотне на Невском всегда гремит музыка: рядом музыкальный магазин, который себя таким образом рекламирует. Арка дает такую акустику, что этому звукоизвержению позавидовал бы иной клуб. Там часто танцует бабушка.

Она приходит туда, видимо, когда есть время – никакого особого расписания: будни или праздники, день или вечер – не имеет значения. Она не ставит перед собой шапку, коробку или иную емкость для сбора денег, хотя неизменно собирает толпу зевак. Ее фотографируют, снимают видео на мобильные телефоны и прочие гаджеты. Ей хлопают. Свистят. Показывают пальцем. Смеются. А она танцует под техно. Не то чтобы очень умело, но с энтузиазмом и воодушевлением. Улыбается народу, поправляет съезжающие от прыжков очки. Седые волосы растрепались. Видно, что она готовится к выступлениям – одевает яркие кофты и нарядные платья из старых запасов. А потом останавливается, поднимает с асфальта свое пальто, сброшенное в порыве танца, и уходит.

Бабушка, которая несколько лет подряд что-то пела, монотонно раскачиваясь, в переходе около Гостинки. Женщина в растаманской шапочке, которая стучит на барабанах то на одном конце Невского, то на другом. Мужчина, одетый ковбоем, который в 80-е годы удивлял своим нарядом горожан.

Каждый может добавить к этому списку новых персонажей, но как правило, места их появления – это центр Петербурга. Невский – вот подиум для всех, кто хочет продемонстрировать себя петербуржцам и гостям города, а значит, и для чудаков всех мастей в том числе. Здесь дефилируют, устраивают перформансы и концерты, прохаживаются, пристают к прохожим, заводят знакомства, просят милостыню и требуют внимания.

От золотого шпиля Адмиралтейства до гранитной стелы Восстания город глазеет: толкучий партер тротуаров, шикарные ложи ресторанов, привилегированные места на балконах и галерка с крыш. Уличные музыканты, попрошайки, мошенники, зеваки, туристы, девушки, ищущие легких знакомств, бабульки, вышедшие за буханкой хлеба – каждый из этой аудитории может обернуться сумасшедшим для окружающих, иногда неожиданно для самого себя.

Где заканчивается норма и начинается сумасшествие? Творцы, постоянно нарушающие границы привычного, чем они отличаются от обычных чудиков – большей удачливостью?

Нормальна ли соседка по коммуналке, закатывающая истерику из-за того, что ваша табуретка стоит на ее территории? Мы считаем немного не в себе и бабку, устраивающую отчаянный и бессмысленный скандал у прилавка дорогого супермаркета, и суперуспешного британского художника, которому за миллионы фунтов стерлингов удается продать замаринованную в формалине овечку. На денди, подготовившегося к вечеринке в модном клубе – узкие желтые джинсы, фрак с атласными лацканами, кеды и классический цилиндр – серо одетые прохожие смотрят с явным желанием покрутить пальцем у виска. Многие стороной обходят прилавочки около Гостиного двора, где вот уже который год ведется торговля анархистско-коммунистической литературой, сопровождающаяся продолжительными диспутами и агитацией – кто не считал тамошних завсегдатаев немного не от мира сего?

Сумасшедшими для большинства окружающих были и юродивые, предсказывавшие будущее, ходившие босиком и в лохмотьях круглый год – некоторые из них потом были канонизированы православной церковью. Раньше при дворе существовала целая артель придворных шутов, карликов, балагуров, уродцев – достаточно вспомнить хотя бы масштабную свадьбу карлов при дворе Елизаветы, описанную в романе «Ледяной дом» Лажечникова.