Максим Прохоров - История под маяком

– Космос! Космос! – Михаил постучал старой погнутой вилкой по алюминиевой тарелке, что издало громкий звук, эхом разнёсшийся по округе. Уже темнело, и что-либо разглядеть становилось всё труднее. Но тут из-под фундамента вынырнула чумазая морда с высунутым розовым языком. Пёс вылез из своего укрытия и поспешил к хозяину. Ничем не примечательная дворняга активно замахала хвостом, приветствуя скорее еду, чем Михаила, но из благодарности пытаясь лизнуть его лицо.

– Вот только давай без этого, мы договаривались, – осадил мужчина, но всё же погладил пса и легонько потрепал его за ухо, – bon appétit, как говорится.

Пёс активно принялся за еду, а Михаил отправился на обход территории. Обход был скорее одним из ритуальных действий. Несмотря на боль в спине, возникающую в конце дня, обход был нужен для некоего подведения итогов. Но при однообразных днях, итоги получались примерно одинаковыми. Это быстро наскучило Михаилу, и он решил, что разумнее было бы очищать голову перед отходом ко сну. Для этих целей и просил он года два назад портативный проигрыватель. Такие старые технологии только в подобных местах и актуальны. Он поставил диск в проигрыватель и, постукивая пальцами по его крышке в такт музыки, отправился осматривать прилегающую к маяку территорию.

В окно мерно постукивала ветка молодого деревца. Казалось, что оно пыталось передать некий сигнал, который ему нашёптывал ветер. Позднее время потому было хорошо, что умолкали чайки, обычно перекрикивающиеся где-то вдалеке. Но это место не могло долго оставаться безмолвным. Ночью вакуум спешно заполняли сверчки, и вокруг раздавалось их мирное и размеренное стрекотание. Он любил отходить ко сну с открытым окном. Ветер развевал серенькую занавеску, впуская в дом шум прибоя, которым комната постепенно наполнялась. Тьма рассеивалась одной лишь старенькой лампой, которую Михаил непременно оставлял включённой на ночь. Как и радиоприёмник, который ночью настроен был на ту самую частоту, на которой ничего не происходит, кроме белого шума. Глаза его уже слипались, а сознание уносило куда-то далеко в обрывистое прошлое, выхватывало какие-то лоскуты и тут же отпускало.

И вновь неохотно выныривал он из небытия. Уже сам, без помощи будильников. Как будто его в одночасье телепортировало во времени, и оказывался он в новых сутках. Пробудила его свойственная утру прохлада, правда в этот раз совсем не дружелюбная. Колючая. Лишь в ногах ощущал он непонятное тепло. Он с трудом продрал глаза. Из расплывчатого супа начал выхватывать предметы, постепенно возвращая себе привычную картину. В ногах оказался свёрнутый пушистый клубок.

«Ну, да, через окно, наверное, забрался», – подумал Михаил.

Клубок зевнул во всю кошачью пасть и, заметив, что Михаил не спит, поспешил удалиться, неоднозначно размахивая рыжим хвостом.

Не без труда он поднялся. Уже знал он наперёд всё, что будет делать, и всё, о чём будет думать в течение дня. Михаил посмотрел в зеркало, висящее на стене напротив. В зеркале отражался всё тот же немолодой мужчина, который отражается в нём каждый день. Седеющие потрепанные волосы окружали лысину на макушке. Тяжёлые брови зависли над глубокими впадинами, в которых покоились почти всегда лишь наполовину открытые серые глаза. Не маленький нос с горбинкой и небрежная седая борода. Вскоре Михаил вышел на крыльцо, и, поморщившись от холода, глянул на чаек, которые как-то неестественно скучились вместе где-то вдалеке над морем. Умывшись, он вернулся в дом. Дневной ритуал начинался непременно с кофе, и пропустить его было нельзя. Зашумело радио, передавая свои утренние никому не нужные новости. Михаил готовил свой скромный завтрак, краем уха слушая информацию из внешнего мира, будто чтобы не забыть, что он вообще существует. Зашипели сосиски на старой чугунной сковороде, и этот превкусный запах вновь привлёк кота, который со всей своей грацией начал тереться о ноги Михаила.

– Фёдор, дай поесть хоть спокойно, я тебе потом положу, – обращался он к коту.

Он, не торопясь, завтракал, развернувшись всё к тому же распахнутому окну. Свою долю доедал на полу и кот. По радио Михаил услышал о пропаже корабля.

– Тьфу. Какой век на дворе, а они всё ещё корабли теряют, самолёты. А ещё на Марс лететь хотят, называется…, да вы и ракету потеряете. Да, Фёдор?

Фёдор в ответ лишь довольно облизнулся и вышмыгнул погулять в распахнутое окно. Тем временем радиопередача продолжалась.

« Судно было потеряно в районе ш-ш-ш-ш моря ». – радио забарахлило.

«Какого моря-то?» – подумал Михаил. И тут голову его пронзила странная догадка. Не без подозрений вновь вышел он на крыльцо. Стая чаек всё так же беспричинно кружила в одном месте, но из-за обрыва невозможно было разглядеть, что же привлекало птиц. Вооружившись старым походным биноклем без одного стекла, он решил проковылять к самому кресту на обрыве. Миновал бочку для воды, собачью конуру и свой скромный мини-парник, который сто лет как покосило ветром. Раз камень, два камень. Вот и доски. Можно встать. Отсюда открывался достаточно хороший вид, как на море, так и на береговую линию острова, который изгибался как бы серпом. Он посмотрел в бинокль, используя его, скорее, как подзорную трубу. Размыто. Покрутил колёсико. Есть. Вот небо. Вот море. Две бесконечных синевы расплескались перед его взором. Он аккуратно вёл бинокль, пока… Вот оно. Странное движение птиц. То снижались они, то вновь взлетали, будучи как будто чем-то обеспокоены. И чем же…

– Ну вашу ж… – выругался Михаил.

Перед взором его предстали размётанные, как будто порванные куски дерева, ткани, какой-то обивки, куча мусора совершенно не понятного происхождения, тёмные обломки… И всё это медленно дрейфовало в сторону берега. Будто варвары, некогда разорившие Рим, эти обломки набегали на мирный и чистый остров. Он в беспокойстве перевёл взгляд на береговую линию. И ближе к самому утёсу, там, где берег ещё не переходил в камни, уже прибило порядочное количество барахла.

– Всё-таки здесь случилось, а. Не хватало мне тут ещё кораблекрушений, ты посмотри…

Но от сокрушений отвлекла его деталь, на секунду выхваченная линзой бинокля. Среди бессчетных обломков абсолютно непонятной формы, на берегу покоилась будто бы какая-то фигура, имеющая человеческие очертания, но засыпанная песком и мусором. Фигура, которой явно ещё вчера тут никаким образом не наблюдалось. Михаилу всё яснее становилось, что необходимо было отправляться в путь. Это уже откровенно выходило за рамки нормальности, и тем самым сильно его беспокоило. До того берега путь лежал через лесную тропу, и, рассчитав время, он стал поспешно собираться в путь.

Дорогу он помнил неплохо. Некогда, когда ещё хотелось ему ходить, путешествовал он к тому берегу рыбачить. Но перестал. И вот теперь вновь был вынужден вспоминать старые тропы. Могучие сосны и ели высились над ним, и шёл он будто по ковру, устланному отмершими хвоинками, которые слегка похрустывали, если на них наступить. Воздух наполнен был хвойным ароматом, который здесь непременно властвовал, и так и манил остаться. Меж крон проступало бледно-голубое утреннее небо, как бы пробиваясь сквозь деревья, и напоминая человеку о своём существовании. Михаил нечасто захаживал в лес. Делать было ему там нечего, да и если быть честным с самим собой, он ещё и опасался заблудиться. Поэтому в этот раз, на всякий случай, он взял с собой пса, который мирно и даже с интересом шёл рядом с хозяином, бодро размахивая хвостом. Михаил для надёжности подобрал какую-то старую палку, которая как раз оказалась ему по росту, и использовал теперь её в качестве трости. Он не особо представлял, что увидит на берегу, но ощущал себя ответственным за всё, что на этой дикой территории происходит. Тем временем густой лес стремительно редел, деревья расступались, открывая впереди просвет, а до уха донёсся шум воды. Позади остались последние крупные деревья. Хвойная подушка под ногами сменилась на крупный и влажный, почти что серый песок. Он как будто поблёк без солнца в этом пасмурном краю. Ветер нагонял волны, которые то набегали, то отступали от берега, принося хоть и немногочисленные, но каждый раз какие-то новые обломки. Отсюда хорошо виден был и маяк, и хижина, и тот самый крест.