Виктор Вассбар - За право жить

Забежав в землянку и увидев в ней старшего лейтенанта, торопливо выкрикнул:

– Там, там! – указывая в предполагаемую сторону берёзового колка, – диверсанты, немцы, фашисты!

– Ты, кто такой, младший лейтенант? – воззрившись на заполошного офицера, спокойно проговорил старший лейтенант.

– Я… это… Берзин, – часто моргая глазами, ответил Филимон.

– Хорошо… Берзин. Откуда ты такой заполошный?

– Я, товарищ старший лейтенант направлен в первую роту первого батальона командиром взвода.

– Вот оно что! Это хорошо, что направлен. Только, младший лейтенант, прежде чем кричать, надо представиться, а потом уже докладывать, что и когда видел. Понял? – строго и одновременно с лёгкой улыбкой проговорил старший лейтенант.

– Простите, – склонив голову, повинился Берзин, затем собрался, встал по стойке «смирно» и чётко произнёс: «Товарищ старший лейтенант, младший лейтенант Берзин представляюсь по случаю назначения на должность командира взвода в первую роту первого батальона».

– Ну, вот, это уже по военному, а теперь докладывай, что видел и когда.

Доложив о группе в маскхалатах, Берзин услышал следующее:

– Это, младший лейтенант, как тебя по имени?

– Филимон, – тихо проговорил Берзин.

– Это, Филимон, полковая разведка. Ты что ж думаешь, они не видели тебя.

– Я спрятался за берёзой!

– За берёзой, говоришь, – хмыкнул и мотнул головой старший лейтенант Потёмкин. – Они тебя, взводный, раньше приметили, нежели ты их. Ты ещё по берёзовому колочку шёл и птичьи песенки слушал, они мне уже доложили, что в направлении расположения моей роты движется неизвестная личность, а ещё раньше о тебе мне сообщили по телефону из штаба батальона. Вот так-то, Филимон Берзин. Да, ты не смущайся, – увидев склонившуюся голову взводного и расплывающийся румянец на его щеках, – всякое случается, а за бдительность объявляю тебе благодарность.

– Служу Советскому Союзу! – приложив правую руку к голове с нахлобученной на неё шапкой, бойко ответил младший лейтенант.

Полк, в который получили распределение молодые офицеры – выпускники Омского военно-пехотного училища, в составе 338 стрелковой дивизии 33-й армии Западного фронта готовился к наступлению в направлении Вязьмы. Наступление было запланировано на 17 января 1941 года.

В ночь с 15 на 16 января во втором взводе третьей роты 1 стрелкового батальона поднялась тревога, и он в панике, оставив свой участок обороны, побежал в полном составе в тыл своих войск, но был остановлен прибывшим за день до этого командиром взвода младшим лейтенантом Пермяковым.

Как бы ни хотелось командиру роты капитану Кузнецову скрыть столь прискорбный факт от командования полка, он не пошёл на это, понимал, что подведёт под трибунал не только себя, но и командование батальона.

На вопрос комбата: «Что за шум был ночью в твоей роте, капитан?» – командир роты ответил кратко: «Паника. Кому-то померещился фашистский десант».

– Вот оно что, – задумчиво проговорил комбат, затем, помяв подбородок, спросил. – Кто?

– Выясняю, – ответил капитан.

– Выясняй и постарайся как можно быстрее. Мне уже звонили из штаба полка и требуют доклад. Скрывать не буду, так и доложу, что паника в твоей роте. Как можно постараюсь сгладить твою вину, но на себя брать её не собираюсь. Быть расстрелянным за трусость не по мне, – ответил майор Семилетов и приказал связисту соединить его со штабом полка.

Представитель особого отдела недолго искал виновника поднятия паники. Настоящие паникёры, сговорившись, указали на рядового Прозорова – щуплого восемнадцатилетнего паренька, их поддержали ещё несколько человек, решивших свалить свою вину на слабого беззащитного человека. Бежали все, а судили одного. Выяснилось, что молодой солдат, не сумевший постоять за себя, собственно, его никто и не слушал, – нужен был козёл отпущения, – был комсомольцем, но… Приговор зачитали всему личному составу полка и передали его дальше по инстанции, для зачтения в других полках дивизии. Когда Прозорова поставили перед расстрельной командой, он крикнул: «Да здравствует Сталин, да здравствует Родина!» Не помогло, расстреляли, труп бросили в яму, разровняв её и не поставив на месте захоронения даже берёзовый колышек.

17 января после продолжительной артиллерийской подготовки Берзин куда-то бежал, куда-то стрелял, рядом падали солдаты, свистели пули, глухо взрывалась земля, выбрасывая в морозный воздух мёрзлые комья земли и снег, превращавшийся за долю секунды из белоснежного в грязно-серый. Но ничего этого он не видел и не ощущал.

Ему не было страшно, эмоций не было, он был как бы обезглавленным без мыслей и чувств, с одним лишь желанием – скорее бы кончилось это безумие, где, как казалось ему, нет ни верха, ни низа, где нет никого, а есть только он в какой-то бесцветной, звенящей, взрывающейся пустоте.

Бег, стрельба, короткая передышка, снова наступление, дым, разрывы снарядов, смерть и всё как в тумане, – такими были первые дни настоящей войны, а не учебной на полигоне «Карьер» Омского военно-пехотного училища.

В эти дни Берзин понял главное, надо выжить, но не любой ценой, а ценой смерти врага, которого он должен, нет, обязан, уничтожить. С каждый новым наступлением он понимал, что идёт на смерть, но уже шёл в атаку не бездумно, а с полным осознанием своих действий, он учился воевать.

За одним днём приходил другой, смерть чередовалась жизнью, а жизнь ранениями и смертью. В первом бою погиб младший лейтенант Пермяков, через два дня младшие лейтенанты Самсонов и Уфимцев.

26 января в 8 часов 338-я стрелковая дивизия овладела Воскресенском, Мамушами и, не встречая особого сопротивления со стороны немецкой обороны, продолжала наступление в направлении на Замыцкое. В этом бою погиб односельчанин Филимона – младший лейтенант Кудряшов Иван и боевой офицер кавалер ордена Красного Знамени участник финской войны командир батальона майор Семилетов. Командование батальоном взял на себя командир 3 роты капитан Кузнецов, роту принял командовавший 1 взводом этого подразделения младший лейтенант Трусов – единственный офицер роты, оставшийся живым к этому дню.

Январские морозы, не ослабевая, заставляли командиров и комиссаров всех степеней в перерывах между боями вести разъяснительную работу среди личного состава о недопущении обморожений тела, т.к. среди солдат всё чаще стали появляться обмороженные и даже умершие от переохлаждения, особенно из числа жителей южных республик страны.

– Кто же умирать хочет? – между собой говорили бойцы после таких инструктажей, – тем более так бесславно, – от холода.

– Рады бы в тепле-то, только валенки и тёплые рукавицы командиры меж собой расхватали, а нам на рыбьем меху, – отвечали другие.