Ольга Дехнель - Дороги моря

Тогда он рассказывает, что в детстве ему сломали пальцы, три из них. Били дверкой от шкафчика, пока их не разогнали учителя.

Я не говорю ничего значительного в тот момент, но ловлю его за руку. Целую пальцы. Я смотрю ему в глаза и тогда прошу его в самый первый раз: останься со мной сегодня. Пожалуйста.

Мы с ним не были нормальными детьми. Никто из нас не был нормальным ребенком. Не дети, а наказание. Тогда я держу его за руку, веду за собой, я знаю, я почему-то в тот момент все знаю, ощущаю каждое движение правильным, он идет тихо и как-то послушно. Доверчиво. И это чуть больше, чем я могу в тот момент вынести.

Мы дарим друг другу ощущение безопасности. Я никогда не спала так спокойно, как в его присутствии.

Я проваливаюсь в эти мысли, чтобы не провалиться в волну ужаса, его присутствие рядом осязаемое, я слышу, как он хмыкает, чувствую, как он усмехается, я не жду, что глаза у него увлажнятся. Илай смотрит на них так долго. И на что там смотреть.

Но когда он заканчивает – ловит за руку, расцеловывает костяшки, запястья, пальцы, я ожидаю от него чего угодно, но не этого, что же ты делаешь, что же ты со мной делаешь.

Ничего, кроме того, что успел сделать уже множество раз.

Я чувствую себя в такой безопасности, в такой абсолютной безопасности.

Он говорит, – Спасибо. Черт, это так.. Красиво. Я не думал, что я могу так выглядеть. И не думал, что ты.. Черт, их так много. Скарлетт. Их так много.

Я качаю головой, не отнимаю руки, тянусь к его лицу, мне неизменно хочется одного и того же – его, еще ближе. Мы с ним влюблены до смерти, это не меняется, – Когда я говорила тебе, что ты красивый, это ровно то, что я имела ввиду. Посмотри. Посмотри же. Я вижу тебя именно так. Ты.. Понимаешь?

Мы ходим по опасному краю, в шаге от того, чтобы влюбиться. Оба понимаем, что уже слишком поздно. Что край благополучно переступили, но это и неважно, это совершенно не страшно.

Он утыкается носом мне в ладонь, выглядит таким.. Потерянным. Почти беззащитным.

– Мне немного стыдно, что я делала это без разрешения. Будто я твой сталкер. Тебе правда нравится? Можно, я продолжу? Можно я порисую с натуры, ты сможешь?

У него в глазах все на свете, он смотрит на меня так, будто видит новую вселенную. Кивает медленно.

Я тянусь к нему за поцелуем, я тянусь к нему постоянно, его «Спасибо» в очередной раз застывает, звенит в моей голове.

Я могу вынести все, что угодно. Но его искренность каждый раз ловит меня, каждый раз пробирает меня до костей.

– Спасибо тебе.

За это удивительное время.

Мы окружены чем-то бесконечно теплым, такое случается только с дураками и с влюбленными, мои рисунки повсюду, он откладывает их в сторону бережно, боясь помять.

Угловатый, резкий, кусачий. Со мной, со всем, что со мной связано – неизменно бережный. Любит думать, что я не вижу.

Но я вижу абсолютно все.

***

Лана ослепительна в своем великолепии – вечная золотая девочка, ты спрашиваешь у нее, милая, откуда столько блесток? А она хохочет, заливается просто и отвечает: понятия не имею, откуда они взялись. Но ты же вся ими покрыта! Лана заливается смехом снова, освещает все вокруг, превращает в золото все, к чему прикасается. Ее умение из траура сделать веселье, а из откровенного дерьма конфетку восхищает меня неизменно.

Сейчас Лана выглядит суровой, страшной почти, кивает на кровать рядом с собой. В школе мы живем в одной комнате и лишний раз не расстаемся, Лана и Тейт, ее близнец – та самая семья, которой у меня не было. Те самые брат с сестрой, которые всегда готовы были вступиться, были рядом, которых я называла семьей просто потому что друзья – это семья, которую мы выбираем. Лана всегда оказывается рядом в том момент, в который мне это нужно. Я стараюсь платить ей тем же.

– Итак, Скарлетт Фиона, ты всерьез считаешь допустимым систематически предпочитать кого-то моему обществу и не говорить мне ни слова? Ай, это слишком большой удар по моей самооценке.

Лана выглядит сердитой, но я чувствую, как она улыбается, ее голос смягчается на полтона, когда она произносит, – Милая, дорогая, хорошая, не говори мне, что влюбилась, любовь – это ужасное чувство.

Лана говорит, что помнит все свои прошлые жизни, просто так сложилось, у Ланы фантастическая интуиция – девчонка никогда не промахивается. Я устраиваюсь рядом, когда кладу голову ей на плечо – Лана со страниц модного журнала, не из реальной жизни. Я все чаще думаю о том, что наша жизнь, изолированная, с полным пансионом – она нереальна. Весь этот комфорт, все это надумано. Лана усмехается, говорит, что наша жизнь будет ровно такой, как мы пожелаем.

Лана влюбляется бесконечное количество раз, ловит это ощущение за хвост, любит саму идею о любви, тянется к ней как настырный котенок. Я жду, что она скажет «пора бы», но Лана почему-то говорит мне о том, что любовь делает с нами чудовищные вещи. Я молчу. Не нахожусь, что ей ответить, и не нахожусь, что ей возразить.

Все ужасные вещи, говорила мне Мораг, происходят из-за любви. Любовь делает тебя слабой. Я на ее слова тогда только раздраженно дергаю плечами и не могу, решительно не могу поверить, что она любила в своей жизни хоть кого-то. Собственное отражение в зеркале, возможно. Я все никак не могу освоить то же умение.

Лана будто читает мои мысли, усмехается уголками губ, – Боже, Мораг разорвет тебя на клочки. Скажет, что притащила бродячего пса, и теперь он непременно испортит ее ковер, дочку-то уже испортил.

Мы смеемся, хотя никому из нас, если честно, не весело. Веселья нет, ощущение застывает в горле.

О Мораг я думаю чаще, чем стоило бы.

Лана протягивает ко мне руки, обнимает, все думаю, что Лане с ее любовью к объятьям стоило родиться коалой или ленивцем, черт знает. Лана утверждает, что в прошлой жизни была актрисой и любовницей какого-то политического лидера, но если Лана влюбляется – у нее это каждый раз по-настоящему.

Во мне собралось, оказывается, столько притворства, что думать об этом невыносимо, я слышу ее негромкое бормотание, – Ну иди сюда.

Ее волосы темные, густые, их так много, в детстве всегда хотела волосы как у Ланы, смелость как у Ланы, сейчас не хочу ничего кроме собственной жизни, кроме той жизни, что начинается за пределами кабинетов школы, жизнь, в которую я бесстрашно проваливаюсь, где мы с ним остаемся одни. Лану люблю от этого не меньше, за хитрый зеленый прищур и за то, как с ней легко. За Лану.

Лана гладит меня по голове, не обещает, что все будет хорошо. Потому что хорошо, конечно, ничего не будет.

Мы с ней обе смеемся. За секунду от того, чтобы провалиться в очередную бездну, только и остается, что смеяться.

Рядом она остается все равно. Я люблю ее безумно.

А любовь, знаете, иначе как прекрасным или ужасным чувством и не называют.