Ольга Черепанова - Август

– Тут много места. Всем хватит.

– Закрыта тема. Мы выходим. Пошли.

Перевалов вышел из-за стола, убрал пухлый прошитый журнал в ящик под замок, осмотрел стол и направился к двери. По пути стянул с крючка свой портфель и, не оборачиваясь на Владьку, велел идти за ним. В его движениях и в тоне чувствовалась власть, граничащая с жестокостью, и Владик побоялся ему перечить. Неохотно поплелся следом. Пусть так. На месте сориентируется. Может, получится снова убежать?

Они вышли во двор, шаг за шагом приближаясь к главным воротам, которые оберегались хитровыдуманными системами защиты и часовыми. Один часовой совсем не шевелился, прижал ружье к плечу и был похож в свете луны на мраморного истукана. Владька вглядывался в лицо, пытаясь понять, моргает ли он. Как будто бы нет. Люди не могут не моргать так долго, может он ненастоящий? Может они все тут – ненастоящие? На воротах с обеих сторон висели щиты с одинаковой надписью, которая хорошо просматривалась даже ночью в свете башенных прожекторов: “У свободы всегда есть границы”. Надпись служила напутствием для входящих и особенно – для выходящих, потому что с внутренней стороны даже прикрутили дополнительную лампочку по верхней линии над словом “всегда”. Владька не особенно понял смысл этой фразы, но наверное, она должна была что-то значить, раз ей выделили такое важное место.

Прохладная ночь с огромным черным небом повисла над ними, скрывая все то, что было рядом, на земле, и открывая для обзора то, что было далеко наверху – мерцающие звезды. Это было так красиво – россыпь этих маленьких точек. Некоторые покрупнее, некоторые помельче, словно мелочь в кармане состоятельного человека. Однажды дед Петя Жуков, Владькин сосед, рассказал ему, что эти точки на самом деле не точки, а огромные небесные тела, которые даже больше нашей планеты, и что некоторых из них может и не быть совсем, потому что они давно взорвались, но увидеть это мы сможем только через пару тысяч лет. В прошлом герой войны, а ныне просто обезноженный старик, дед Петя чаще всего коротал свои дни, катаясь туда-сюда по дорожке у крыльца своего домишки на поскрипывающем инвалидном кресле. Он много чего ему рассказывал, и про войну, и про природу, и про привычки плохих людей, и про то, как вырасти порядочным человеком. Кроме него Владьке никто ничего не рассказывал, и он ему почти всегда верил. Но вот звезды и тысячи лет.... Это в голове у Владьки не укладывалось. Они ведь размером с крошку! Наверняка, если построить батут размером с город, до какой-нибудь такой звездочки можно легко допрыгнуть. Странно, что до этого еще никто не додумался. Может, кто-нибудь и додумался, но газет теть Вера не выписывала, а в телевизоре что-то сломалось, остался только звук, без картинки, и сейчас он служил не самой удобной полкой для рассады. С него все время что-то само по себе падало, ломалось и рассыпалось, а получал за это Владька, поэтому он обходил его стороной. У дед Пети же всегда показывали лишь черно-белые скучные передачи, и Владьке это было не интересно. Но ведь размер определить на глаз не сложно. Большим был соседский гараж, с высоты которого было так круто прыгать в пышный сугроб зимой; гигантской была швабра теть Веры, которой она часто огревала Владьку за провинности; бесконечно длинной была дорога сюда, к папке; и огромным на этом пути было сжимающее горло чувство, что он заблудится, уйдет не туда, куда он намеревался, и не сможет увидеть папку. Все это было ощутимых размеров. А то, что не ощутимо, то, что невозможно почувствовать или увидеть, то не может быть большим, все это, скорее всего, неправда. Можно наболтать что угодно, а кто проверит? На прошлой неделе Владька сказал толстухе-соседке, зашедшей к ним в поисках теть Веры, когда ее не было дома, что та насмотрелась телевизора и уплыла на большом корабле в Италию, потому что в усмерть любила макароны и так хотела попробовать по-ихнему, что не могла больше ждать; и что она оставила по доброте их дом и огород всем ширяевским детям, и именно поэтому Владька делает из шатающихся досок забора трамплин для велосипедов. Она ему тогда не поверила. Вот почему? Теть Вера же и правда любила макароны. А соседка ведь еще и накричала, и еще обозвала как-то обидно, а позже все рассказала теть Вере. Та бесновалась пуще обычного. Отлупила почем зря. Почему тогда он должен верить всему, что говорят? Хотя обычно он верил дед Пете. И про Италию он тоже от него узнал.

Владька вдруг осознал, что его отсюда уводят, и обратно больше не пустят. Он так мечтал сюда попасть последние три года. Все говорили, что до этого места невозможно добраться. А он добрался все же. Чтобы только увидеть папку. А сейчас из-за этого злого мужика в форме он его не увидит. Куда его вообще ведут? Он не мог отсюда уйти, не сделав того, о чем мечтал.

Перевалов широким твердым шагом шел впереди, загораживая собой яркий свет заборных фонарей. Владька шел сзади. Он замедлил ход. Перевалов шел в прежнем темпе, не оборачиваясь. Владька остановился. Едва ступая на носочки расхлябанных ботинок, он осторожно попятился. Один шаг назад, второй, третий. Расстояние между ними стремительно увеличивалось. В потемках Перевалов казался двигающейся горой, а мальчик – маленьким камушком. Но в сердце камушка в этот миг нарастало мужество. Он бросился в сторону. Мягко и быстро, как напуганный хрустом веток заяц, он бежал сам не зная куда, в ту сторону, где было совсем темно, куда не проникал свет. Темнота сейчас была его спасителем. В ушах у него шумело, но звуков погони за собой он пока не различал.

Впереди выросла стена. Скользнул в сторону. Послышался приглушенный крик, где-то далеко сзади. Это, наверное, Перевалов. Владька побежал еще быстрее, сердце билось с такой же скоростью. По над стеной росли колючие кустарники неизвестных Владьке растений, он то и дело натыкался на острые ветки, они били ему по лицу и рукам, преграждая дорогу. Он жмурился и бежал почти наощупь. Он прибежит, прибежит, он храбрый, он не сдастся, а потом найдет папку, они увидятся, обязательно увидятся. Он расскажет ему все, что носил в себе. Оба они расскажут. Надо только спрятаться получше. Эти смотрители его не найдут, никогда, он сможет, он сольется с землей, с травой, с цветом ночи. Снова тупик, и снова свернул левее. Бежал, спотыкаясь сам об себя и иногда – об асфальт. Добегу, добегу – стучало в голове.

Резкая остановка. Уткнулся во что-то твердое, не успев даже понять, что это, и как оно там оказалось, ведь еще одну секунду назад там ничего не было. Упал от неожиданности. Больно, ударился затылком о землю; щурясь от боли увидел, как в небе над ним выросли две огромные ручищи, будто два ковша экскаватора, и подняли его в жесткой хватке. Тряхнули. Он повис в воздухе. Сражаясь с темнотой, как отлученный от матери слепой котенок, он понял, что его снова несут туда, откуда он убегал. Все зря, его поймали… Он не смог. Осознание беспомощности поднималось вверх по пищеводу и готово было вот-вот пролиться. Но для пустых слез сейчас было неподходящее время. Нужно было понять, что его ждет, и можно ли предпринять новую попытку побега. Подождать…