Даниил Гуревич - Ошибка каскадера

– Ты чего, рехнулся?! – возмутилась она. – Я в своей жизни ни одного дня в коммуналке не прожила. Мне что, теперь в туалет надо будет в очереди стоять? Ты этого хочешь?

Но очередь в туалет была не единственной причиной, по которой Тамара и слышать не хотела о переезде к Андрею. Не менее неприятно для нее было соседство с Кирой Викторовной Баратаевой. Тамара видела, какое большое влияние она имеет на Андрея и на его творчество, и давно уже молча ее ненавидела. Но, кроме этой, была еще более веская для нее причина. К Баратаевой из Томска приехала племянница поступать в текстильный институт. Тамаре показалось, что племянница сразу положила на Андрюшу глаз. Та была довольно миленькой, и хотя Тамара знала, что Андрей на других девочек не заглядывается, но чем черт не шутит. И она пошла в жилконтору, где заявила, что у Баратаевой живет непрописанный человек. Киру Викторовну вызвали в жилконтору, где та им объяснила, что непрописанный человек – это ее племянница (на самом деле она была племянницей ее покойного мужа) и жить она у нее собирается всего несколько недель, а потом переедет в общежитие Технологического института, куда уже поступила. Андрею об этом случае Кира Викторовна ничего не рассказала, а об отношении к ней Тамары он даже не догадывался. И вот теперь, когда Тамара категорически отказалась переезжать к нему, Андрею приходилось променять ежедневное общение с Кирой Викторовной, которую он всегда любил и относился как к матери, на общение с отцом Тамары, этим партийным выскочкой, который ему всегда был неприятен. Но он отчетливо сознавал, что эти первые серьезные разногласия с Тамарой он проиграет. И смирился.

На идею своего первого сценария Андрея подтолкнула история, которую ему как-то рассказала Баратаева. Когда-то очень давно, в середине пятидесятых, в огромном доме на Московском проспекте, где родился и до женитьбы жил Андрей, поселилась необычная семья. Глава семьи итальянец Джино Барбиери с русской женой Ниной и их сыном-подростком Сандрино переехали на постоянное место жительства в СССР. Приехали они из итальянского городка Анконы на побережье Адриатического моря, где семья владела маленьким обувным магазином. Это был если не единственный, то, во всяком случае, крайне редкий случай эмиграции в СССР из капиталистической страны, поэтому об этом даже говорили по радио, показывали сюжет по телевизору и писали в газетах.

Перед тем как приступить к работе, Андрей долго прокручивал будущий сценарий в голове, затем, наконец решившись, сел за письменный стол и начал писать конспект сюжета.

Джино Барбиери и Нина Кондарчук познакомились во время войны в партизанском отряде подо Львовом. Барбиери присоединился к отряду, когда немцы повернули оружие против итальянцев, своих бывших союзников; Нина же бежала к партизанам, чтобы избежать принудительной отправки на работы в Германию. В отряде Нина влюбилась в неотразимого итальянца и стала его женой. Когда Советская армия докатилась до Львова, партизанский отряд влился в ее ряды. После взятия Берлина Барбиери с Ниной бежали в западный сектор, а затем в Италию (на эти их выкрутасы высокое партийное начальство в ЦК КПСС решило закрыть глаза). В Анконе у них был свой маленький дом с таким же маленьким, но благодаря ее стараниям очень живописным садиком. В их довольно скромном обувном магазинчике Джино обслуживал клиентов, Нина стояла за кассой, а маленький Сандрино после школы играл у входа в магазин на аккордеоне, привлекая покупателей.

Но, несмотря на собственный дом, сад и магазин, несмотря на лазурное море, которое окружало их городок, несмотря на ликующее солнце, которое сияло на пронзительно-голубом небе и которое сменялось не менее сияющим звездным ковром на небе ночном, несмотря на неунывающих, окруживших себя музыкой итальянцев, Нина Кондарчук все больше и больше тосковала по России – тогда СССР. Эта ее тоска была, конечно, по рано ушедшим детству, юности, молодости, а вот нищета и разруха, холод и озлобленность, которые окружали ее в те годы, каким-то образом позабылись. Наконец она твердо заявила мужу, что больше так жить не может и хочет вернуться домой. И если он ее действительно любит, то поедет с ней, иначе она уедет одна с сыном. Муж ее действительно любил, да и дела в их магазине шли неважно, так что Джино решился и дал согласие на отъезд в не очень-то им любимую Россию.

В СССР их встретили с помпезностью: предоставили большую комнату в коммунальной квартире и сразу устроили на работу (ну чем не помпа?). Главу семьи, итальянца и бывшего советского партизана Джино Барбиери, учитывая его трудовое прошлое, как хозяина обувного магазина, определили на обувную фабрику «Скороход» рабочим на клеевые работы. Его же русскую жену Нину, тоже героя партизанского движения, которая в Италии стояла за кассой своего собственного магазина, партийное начальство города решило направить в управление того же «Скорохода» кассиром. Но тут возмутился отдел кадров фабрики. «Доверять бывшему капиталистическому кассиру народные деньги?! Да вы что, товарищи!» – таков был их ответ партийному руководству города. И никакие объяснения о трудностях и опасности партизанской жизни на кадровиков фабрики не действовали. Пришлось определить уже советскую гражданку Нину Барбиери на «Скороход» так же, как и мужа, на клеевые работы. Ну а маленький Сандрино, с трудом говоривший по-русски, пошел в пятый класс той же школы, где потом учились Андрей с Авиком и Тамарой и где над ним сразу стали издеваться, потому как он был настоящим буржуем, приехавшим из какой-то Италии с таким шикарным аккордеоном.

Вся эта история закончилась не только комично, но и горько, по крайне мере для Нины, которая все это затеяла. Коммунальная квартира, куда их поселили, была небольшая – всего три комнаты. Квартира была ведомственная и принадлежала «Скороходу», где работали все населяющие ее жильцы. Одну, малюсенькую, занимала Клара, средних лет квадратная женщина, работающая браковщицей, вторую, чуть побольше, непросыхающий пьяница и очень плохой художник Серега, который что-то малевал в клубе обувного гиганта, а в третью, и самую большую, вселили семью эмигрантов с загнивающего Запада. Когда их привезли в коммунальную квартиру, у семьи, и особенно у Нины, сразу испортилось настроение и появились первые сомнения в ее решении вернуться на советскую родину. Соседи встретили семью настороженно и без особенной радости: буржуи есть буржуи, да еще с гармошкой (по радио объявили, что ребенок у себя дома, в капиталистической Италии, был уличным музыкантом и даже под дождем за гроши играл на гармошке – так они назвали его роскошный, перламутрового цвета аккордеон). Прошло не так уж много времени, и события посыпались на Нинину голову с такой быстротой, что ее раздумье о возвращении домой (так она про себя уже называла Италию) переросли в убежденность. Началось с того, что Джино каким-то образом умудрился, работая с клеем, оттяпать себе половину указательного пальца на правой руке.