Валерий Бронников - Жили старик со старухой. Рассказы

Иван знал, что до первой посадки в деревне, по пути в город, лететь всего двадцать минут и понимал, что до деревни он прекрасно долетит. «В крайнем случае вернётся ко мне», – подумал Иван, – «Там принимать решение будет экипаж, поскольку технического обслуживания на той площадке нет».

– Готовьтесь, – сказал Иван, – А я пойду подписывать документы. Теперь препятствий задерживать самолёт я не вижу.

Самолёт взлетел и, взяв нужный курс, стал удаляться.

– Вы что, решили лететь? – спросил по радио коллега, сидевший на площадке и услышавший переговоры диспетчера с летевшим экипажем.

– Мы обколотились, – ответил ему Виктор Владимирович, хотя эти переговоры сейчас являлись посторонними, велись в нарушение действующих инструкций.

Он сказал только одну фразу, боясь засорять эфир ненужной информацией, затем глянул на Александра, второго пилота, и по внутренней связи попросил внимательно следить за приборами, особенно за двигателем, который мог при такой погоде тоже заледенеть. Такое бывает, если не соблюдать рекомендуемые параметры его работы.

Он периодически поглядывал в боковое окно и видел, как стремительно нарастал лёд на лентах-расчалках и плоскостях, хотя летели они предельно низко и плёнку облаков не затрагивали, где обледенение было бы намного интенсивнее.

– Готовься опять работать, – сказал он Александру по внутренней связи, – Время поджимает, надо всё делать быстро.

– Я вижу, – ответил Александр, – Хорошо, что самолёт пустой, а наш пассажир этого не видит, ему сейчас лишь бы попасть домой.

– Не расслабляйся, скоро будем снижаться, хотя мы и так летим над верхушками ёлок.

На площадку они сели нормально. Сдав почту, привлекли начальника площадки для отбивания налипшего льда.

Втроём опять проделывали ту же самую работу, что и на предыдущей площадке. Здесь никто не контролировал. Через некоторое время Владимир Викторович сказал:

– Хватит! Нас поджимает время. Самолёт пустой, улетим: пассажир вышел, почту сняли, а отсюда ничего нет.

Лайнер, огласив округу взлётным режимом двигателя, устремился с площадки в город, домой.

Ничего не изменилось. Как только взлетели, на всех передних кромках стал нарастать предательский тонкий ледок. А там, где лёд оставался перед взлётом, он стал увеличиваться в размерах.

– Ничего, – сказал Виктор Владимирович второму пилоту, – Как-нибудь доберёмся. Прогноз я изучил. Он по всей трассе относительно хороший.

– Своим глазам я доверяю больше, – ответил Александр.

Александр был ещё совсем молод. Опыт полётов имелся, но совсем незначительный. Вторые пилоты чаще доверялись командиру, хотя в составе экипажа они имели право своего голоса. Этим, как правило, никто не пользовался: есть командир воздушного судна – пусть он и думает, как поступать и что делать.

– Лететь-то нам остался только один час, – сказал по внутренней связи командир, успокаивая то ли самого себя, то ли второго пилота, – Мы можем нацеплять льда целую тонну и полетим тогда с полной нагрузкой, только и всего. Разве с полной нагрузкой мы не летаем? Да летаем каждый день!

– Верно, но с сосульками мы летаем не часто, – промолвил второй пилот.

– Сосульки будем считать бесплатными пассажирами.

– У нас топлива едва хватает. Его расход увеличился, по расчёту нам точно не хватит. Придётся расходовать запас, предназначенный для ухода на запасной аэродром.

– Ты расход контролируй, а на запасной мы вряд ли полетим. Сейчас везде такая «бяка». Погода, вроде, есть, а сплошной сумрак и нет видимости. Полетим к себе, нас ждут, всё согласовано. Дома ночевать лучше, чем в какой-нибудь «тьме-таракани».

– Дома, конечно, лучше, – согласился Александр.

Пилоты замолчали, думая каждый свою думу. На этом самолёте переговоры экипажа не записывались. Говорить можно сколько угодно, но как-то так получалось, что пилоты в полёте переговаривались редко. Один член экипажа обычно управлял самолётом, а второй заполнял бумаги, которых копилось несметное количество: бортовой журнал, загрузочные ведомости, почтовые накладные, сводки погоды, штурманские расчёты, какие-то записки и поручения.

На каждой площадке находились знакомые коллеги, которые запросто могли передать пустое ведро, пакет, служебное письмо и многое другое, причём были передачи и на словах. Все это надо запомнить, «переварить», рассортировать в голове, чтобы ничего не забыть и не упустить из виду, иначе забытый пакет может летать не один день, пока не прилетит к адресату. Такое случалось: экипаж улетал совсем в другую сторону и потом звонил, чтобы коллеги доставили «потеряшку» туда, куда необходимо.

– Бензин точно улетучивается куда-то не туда, да и по времени мы уже не успеваем долететь точно по расчёту, летим слишком медленно, – опять заговорил второй пилот.

– Я это заметил, – сказал Виктор Владимирович, – Самолёт держит скорость, чтобы висеть в воздухе и не упасть. Режим двигателя повышенный, а скорости нет, поэтому и расход топлива большой. Я что сделаю, если он не летит! – воскликнул он и поправился:

– Точнее летит, но слишком тихо.

– У нас лёд висит коростами, сопротивление слишком большое. Я сколько гляжу, он всё нарастает! – сказал Александр, – А ещё нарастают сосульки, как весной на крышах.

– Нарастает, – подтвердил Виктор Владимирович, – Терпи, город уже на горизонте, только его из-за дымки не видно.

– Мигают лампочки критического остатка топлива.

– Нам должно хватить. А на «лампочках» летать приходится часто, всего и на все случаи жизни не предусмотришь! На всякий случай, присматривай по пути подходящие площадки для посадки. Хотя сесть тут совершенно некуда, сильно пересечённая местность, река во льду, электролинии и болота. Лёд на реке в заливах замёрз, но он совсем тонкий, а на середине фарватер, где «дорогу» пробивают пароходы, он не замерзает всю зиму.

Двигатель неожиданно «чихнул». Пилоты непроизвольно на него посмотрели, но он, как ни в чём небывало, опять работал ровно и устойчиво, тянул вперёд груду обледенелого матерчатого металла, который самолётом сейчас назвать трудно.

– Такое впечатление, что мы не летим, а стоим на месте, – сказал Александр.

– Немного двигаемся, но очень тихо, – ответил Виктор Владимирович, – Так самолёт у меня ещё не летал. Двойную норму горючки израсходовали.

Сквозь серую мглу стали видны очертания городских высотных зданий и электрическое освещение, сливающееся в жёлтое зарево. Осталось лететь каких-то шестьдесят-семьдесят километров, а, может, и того меньше.

Виктор Владимирович направил самолёт наискосок через реку, туда, где был родной аэродром. Подсознательно он понимал, что там есть прямое шоссе и луга, пригодные для посадки, пусть не идеальные, но они лучше, чем овражистая местность с бесконечными домиками, которая находилась под ними.