Вячеслав Сукачев - Крис и Карма. Книга вторая

Между тем Бабанович пристально и неотступно наблюдал за дальнейшим развитием событий, пока никак не вмешиваясь и не пытаясь хоть как-то скорректировать их. На что надеялась Ирина Семеновна, когда решилась изменить курс лечения Иванову, он не понимал: ведь такому специалисту, как он, достаточно было одного взгляда на глазное яблоко пациента, чтобы понять состояние его психического здоровья. Как опытный практик и человек, не один год проработавший в клинике Бабанович, Ирина Семеновна не могла не знать этого.

После звонка заказчика, попросившего продлить курс лечения Иванову на две-три недели, надо было на что-то решаться. Оставлять все в прежнем состоянии становилось рискованно: как понял Бабанович, в этом вопросе Ирина Семеновна могла зайти слишком далеко. Скажем, помочь Иванову вообще покинуть клинику… От этого предположения мороз прошел по спине Бабановича, и он едва сдержал первый порыв – бежать на вахту и предупреждать охрану о повышенной бдительности. Нет, заходить надо было с другого конца – противоположного, это становилось совершенно очевидно, и Михаил Борисович медлить не стал.

Сразу после утреннего обхода всех палат и боксов, в повседневной жизни клиники так же неизбежного, как, скажем, восход солнца по утрам, Бабанович подчеркнуто официально обратился к Ирине Семеновне:

– Ирина Семеновна, будьте так добры, в одиннадцать часов зайдите ко мне…

– Хорошо, – вроде бы спокойно вскинула на него большие серые глаза Ирина Семеновна. Однако от Бабановича не укрылась явная тревога в глубине этих глаз. Мол, по какому поводу, ведь все задачи на текущий день поставлены во время обхода. Что-то случилось? Какие-то проблемы? При другой ситуации Бабанович обязательно бы пояснил причину, по которой приглашает к себе в кабинет старшую медсестру, но теперь он сделал вид, что не понял молчаливого вопроса Ирины Семеновны. Это даже хорошо, думал он, пусть поволнуется, поразмышляет…

Ровно в одиннадцать, предварительно постучав, порог кабинета переступила Ирина Семеновна. По своему обыкновению она вошла и замерла у дверей, готовая в любую минуту покинуть кабинет, чтобы заняться своими делами, которых, прямо надо сказать, у старшей медсестры клиники было предостаточно. Чаще всего так оно и происходило: Михаил Борисович давал короткое распоряжение, уточнял какие-то детали, о чем-то просил, и Ирина Семеновна легкой бабочкой выпархивала обратно за дверь. Так было раньше, но не теперь.

Выдержав намеренно длинную паузу, для чего Михаил Борисович вроде как углубился в деловые бумаги, он, наконец, поднял голову и, словно только теперь заметив старшую медсестру, с подчеркнутой любезностью сказал:

– Пожалуйста, проходите, Ирина Семеновна… Присаживайтесь, – он пристально, не мигая, посмотрел прямо ей в глаза, хорошо зная силу своего взгляда. – Разговор нам предстоит серьезный, – решил сразу брать быка за рога Бабанович. – Так что устраивайтесь удобнее…

Против его ожидания, Ирина Семеновна ничуть не смутилась, спокойно выдержала его взгляд, подошла к столу и села на предложенное ей место. И опять устремила на Бабановича безмятежной ясности серые глаза, всем своим видом давая понять, что она готова к любому разговору. В какой-то момент Михаил Борисович даже засомневался: а в самом ли деле более чем сносное состояние Иванова – дело рук старшей медсестры? Но, тут же и одернул себя: доступ в бокс номер один имели только он, Ирина Семеновна и медсестра Олечка, лишь два дня назад вернувшаяся на работу после отпуска по уходу за ребенком.

– Как дела, Ирина Семеновна? – осторожно начал разговор Бабанович.

– Нормально, – удивленно взглянула на него старшая медсестра. – Валентину Свинцову и Анастасию Кабышеву из четвертой палаты по вашему распоряжению готовим на выписку… Морозова уже перевели из третьей палаты во вторую, усилили контроль за соблюдением распорядка дня и режима питания…

– Хорошо, – движением руки Бабанович остановил служебный отчет Ирины Семеновны. – В ближайшем будущем нам надо будет продумать эвакуацию больных из второго корпуса. Видимо, придется уплотнить палаты в первом и временно занять комнату отдыха, ну и самых легких разместим в коридорах… А что делать? – Бабанович развел руки. – Ничего, потерпят… Возражающих и наиболее легких – переведем на дневной стационар.

– А что будет во втором корпусе? – удивленно вскинула тонкие брови Ирина Семеновна.

– Ремонт, – коротко ответил Бабанович, исподлобья глядя на старшую медсестру.

– Как! – не сдержала радостного порыва Ирина Семеновна. – Нам дали финансирование?

– Дали, – слегка крякнул от удовольствия Михаил Борисович, до предела довольный реакцией Ирины Семеновны. – В декабре и начнем ремонт… Подрядчики у меня есть, сидят без работы, так что с этой стороны – никаких проблем.

– Вот здорово! – Ирина Семеновна даже раскраснелась от волнения. – Мне кажется весной, когда начнет таять снег, перекрытия над вторым корпусом точно не выдержат… Там и так уже штукатурка с потолка на кровати сыпется… А в первой палате в углу все инеем покрылось и позеленело. Видимо, грибок.

– Кстати, вы Мурадова из этого угла перевели? – нахмурился Михаил Борисович, давший распоряжение об эвакуации больного.

– Конечно, перевели, – даже обиделась Ирина Семеновна. – Сразу после обхода…

– Вот и хорошо, очень хорошо, – Бабанович вновь уставился прямо в глаза Ирины Семеновны. – А теперь расскажите мне, Ирина Семеновна, как проходит реабилитационный курс Иванов из первого бокса?

– Иванов? – побледнев, переспросила Ирина Семеновна. – А… как он может проходить?

– Именно это я и хочу услышать от вас. И давайте – начистоту. – Михаил Борисович слегка усмехнулся. – А иначе у нас разговора не получится, и мне придется сделать соответствующие выводы…

На выпускном вечере Лера Осломовская, что называется, блистала. На ней было великолепное платье цвета берлинской лазури из натурального шелка с открытыми плечами и неровным, как бы изодранным на лоскуты, подолом. Белую шею Леры украшала длинная нитка морского жемчуга. В перламутровых босоножках на высокой платформе, с маленькими синими цветочками в шикарных волосах, падающих тяжелыми локонами на плечи, Осломовская была ослепительно хороша. Подруги млели от зависти, учителя тяжело вздыхали, мальчишки, почему-то все как один со слегка наметившимися усиками, стеснялись, неловко чувствуя себя рядом с Лерой. И лишь она одна, казалось, ничего не замечала, даже той странной особенности, что выглядела среди одноклассников значительно старше и опытнее. Посторонний наблюдатель с небольшой натяжкой вполне мог бы принять ее за молоденькую учительницу старших классов. Было ли это следствием совершенно взрослого уже, дорогого наряда или же сказались на облике Леры бесконечные конкурсы красоты, фотосессии и интервью, в которых она принимала участие и с завидным постоянством побеждала, трудно сказать. Одно не подлежало сомнению – Лера Осломовская, всегда и во всем, кроме непосредственной учебы, чувствовавшая себя лидером, и на выпускном вечере оставалась им. Воспринимала свои победы Осломовская довольно спокойно, без выпендрежа, как данность. Но и умела поставить на место того, кто при ней вдруг забывал о присутствии Королевы. Первые места в городском, краевом и российском конкурсах укрепили в ней чувство собственного достоинства и превосходства над другими. С самого раннего детства уверенная в себе, в своей исключительности и неотразимой красоте, теперь она получила более чем красноречивые подтверждения этому, выразившиеся в солидной коллекции корон, дипломов и призов. При этом Лера каким-то чудом не теряла головы. У нее хватало ума, а вернее будет сказать – женской интуиции, довольно спокойно относиться к своим успехам. Она никогда не позволяла, например, унижать подруг своими победами. И если кто-то, слишком льстивый и, может быть, расчетливый, начинал при посторонних азартно, взахлеб живописать ее несомненные достоинства, Лера Осломовская прерывала такого краснобая совершенно просто и определенно: