Иван Карасёв - Ниточка жизни

И Зина старалась. Она всё делала так, как говорил Водовозов. А, он, сменив мягкий, слегка заискивающий тон первых дней их знакомства, становился всё более требовательным, даже временами жёстким: на третьем сеансе исчезло слово «милочка», он уже говорил ей «ты» и его просьбы звучали теперь как приказы. Но Зина, не рассуждая, выполняла все его пожелания. Однажды первом делом он приказал, да почти приказал, раздеться до нижнего белья. Ему нужно было лучше видеть тело, все детали её конституции. Зина даже не попробовала ему перечить. Надо – так надо. Это её работа. Она и так порой уже чувствовала себя голой, создавалось впечатление, что художник ощупал всю Зину, ну, как минимум, взглядом. Поэтому она, нисколько не стесняясь, скинула с себя верхнюю одежду, стянула многократно штопанные, толстой ткани, чулки и долго оставалась в стареньких застиранных трусиках и сшитом самолично лифчике. Водовозов как-то странно хмыкнул, когда увидел её женскую амуницию, долго ходил вокруг, рассматривал. «Как к лошади приценивается», – невольно пришло в голову сравнение. Наконец, он отошёл и разрешил одеться.

В следующий раз на маленьком стульчике за ширмой, куда Зина складывала свою одежду, лежали великолепные тоненькие фильдеперсовые чулки. Она некоторое время стояла, не зная, что делать. Принять такую вещь казалось ей равнозначным шагу к чему-то большему. А большего она абсолютно не желала. Уважая, почти благоговея перед своим художником, она видела в нём только художника, но никак не мужчину. И хотя Водовозов выглядел вполне достойно – только на уровне пояса прочитывалось нечто лишнее – и был очень обаятельным, Зина никак не могла даже поставить его рядом с Валей.

Зина колебалась с минуту, не больше, её пальцы невольно коснулись чулка. Такого у Зины в жизни ещё не было. Присущая почти всем женщинам тяга к красивым предметам туалета быстро взяла верх. Она не отказалась, только уточнила: «Это мне?» и, услышав утвердительный ответ, быстро поблагодарила и стала переоблачаться в строительную робу.

В тот день она пыталась не разговаривать с Водовозовым. Когда он начинал заводить разговор на сторонние темы, она отвечала односложно «да», «нет». И только после окончания сеанса, она уступила ему, одев по его просьбе новые чулки.

– Ну вот совсем другое дело! – оценил Водовозов Зинины ноги. – У тебя очень красивые ноги, такие ноги нельзя прятать под грубой материей. Тебе нужно одеваться по-другому.

Зина только покачала головой. Легко сказать. Даже этого приработка демонстратора пластических поз не хватит, чтобы одеваться хорошо. Ну поднакопит снова талоны, матерьяльчик ещё купит и сама сошьёт, наконец, что-нибудь, Только всё это будет довольно простенько. Где взять что-то достойное? Она не знаменитый художник. Доступа к дефициту нет. Конечно, можно намекнуть Водовозову, но Зина боялась, что такая помощь может обойтись ей очень дорого.

А через месяц Водовозов закончил картину. Зине она понравилась. Девушка толкала тачку, в её позе читалось усилие, а оно подчёркивало, как это ни парадоксально, красоту крепкого, физически развитого, тела. И это было тело Зины, всё было от Зины, только брови не ухожены, не выщипаны. Ну может посчитал, что девушке с тачкой не до того. Зина получила свои деньги, за девять сеансов вышло больше месячной зарплаты и, прощаясь с художником, поинтересовалась нужна ли она ему для других картин. Тот ответил, слегка тушуясь, что да, нужна, но пока не знает, но, когда появится необходимость, он вызовет её телеграммой.

Время шло, менялись лица вокруг. Жгучего брюнета машиниста выписали. Даже знакомство не завязалось. Он смотрел на Зину, она порой бросала взгляд на него, но ни словом друг с другом они не обмолвились. Никто не решился начать первым, а может и не нужно ему ничего было, может, придумала всё Фима. Несостоявшийся кавалер исчез, осталась лишь рутина, повседневная тягучая, как оконная замазка, рутина. Больница, пациенты, градусники, процедуры, плоскогрудая ординаторша, вечно посматривающая на неё неприязненно и свысока. Зина даже стала догадываться почему. Молодая врачиха явно положила глаз на Квадрата Иваныча. «Вот есть же бабы, – рассуждала Зина, – ничего их не останавливает, ни семья, ни дети, ни возраст мужика. Лишь бы штаны болтались». А Квадрат Иваныч всё своё мужское внимание уделял Зине, даже больные стали замечать, как он нет-нет да похлопает Зину по плечу. Вроде бы по-отечески, но рука оставалась на Зинином халате дольше положенного и немного ниже, норовя добраться до разреза, из-под которого выпирала налитая соком молодости грудь. Зина даже пару раз открыто уворачивалась от подобных «дружеских» жестов, но Квадрат Иваныч не расстраивался и при каждом удобном случае продолжал вести осаду неприступной крепости по имени Зина Клещёва. По малейшему поводу вызывал её в свой кабинет, долго расспрашивал о всякой ерунде и, улучив минуту, когда они оказывались наедине, прижимал её. Зина чувствовала его плохо выбритую щетину, колкий ёжик волос, сопротивлялась, выскальзывала, но получалось не всегда. Начальник был настойчив и не шибко стеснялся. Слова особо не выбирал, был прямолинеен. Однажды, зажал её снова. Правая ладонь опять оказалась на Зинином плече и, выдыхая на Зину запах дешёвого табака, пыхтя как паровоз, пробежавший стометровку, заведующий прохрипел: «Зина, Зиночка, как я хочу попасть в твои клещи!» Зина извернулась и, оказавшись посередине кабинета, всё обратила в шутку: «А я в Ваши уже попала, Кондрат Иваныч. Три года назад!»

Зина приставания начальника принимала всерьёз и тем больше тянулась в другой мир, к художнику и его картинам. Всякий раз, возвращаясь с работы, Зина спрашивала у дежурной вахтёрши, нет ли телеграммы, и всякий раз она слышала отрицательный ответ. Так прошёл месяц, наступила зима. Очередная холодная зима. Зимнее пальтишко поистёрлось, сзади, ниже талии, оставался совсем тоненький слой, на обшлаги рукавов тоже невозможно было смотреть без боли. Надо бы купить новое, но Зина все накопленные деньги пустила на наряды, и даже несколько десятков талонов на одежду позаимствовала у старшей медсестры. Их надо было отдать до февраля. Женщине к весне нужно было покупать новую одежду подрастающему чаду. «Ну что ж, прохожу как-нибудь эту зиму, а к следующей подготовлюсь получше», – успокаивала себя Зина и наматывала под пальто ещё мамин, грубой пряжи, старенький платок. Вообще-то, если бы Зина могла быть более экономной, давно бы справила себе новое пальто. Ведь некоторым такой же зарплаты ещё и на детей хватало. Но экономной она быть не могла. Для этого нужно, в первую очередь, иметь возможность вести своё хозяйство, что в комнате с четырьмя соседками было трудновато, а во-вторых, считать каждую копейку. А Зина была способна пойти на базар и купить у спекулянта полкило конфет раз в пять-шесть дороже магазинной цены, или масла сливочного рублей по сто пятьдесят за килограмм, но зато без карточек.