Мария Арбатова - Вышивка по ворованной ткани

– Пойми, беби, здесь никто не знает, что такое настоящее кино. Я человек голливудского масштаба, а меня рубят с хвоста! – устало исповедовался Лошадин за рулём. – Мы сделаем с тобой фильм об Алтайских горах. Закат солнца над бирюзовой Катунью и крупный план твоих пшеничных волос… Это Канны, беби! Мы оторвём Канны! Кстати, как тебя зовут?

Валю никто не предупреждал, что подобный набор слов означает то же самое, что парни в её городишке произносили как:

– Падлой буду! Ща прямо на твоих глазах жру бутылку водки залпом и любого завалю ударом в репу!

И потому у Вали защекотало в носу и защемило в груди. Она словно услышала бой часов, означавший начало настоящего, ради которого столько времени массировала разнообразные части человеческих тел, выносила унижения свекрови и липкие прикосновения Юрика. Подумала, что на носу 1977 год, две семёрки непременно принесут ей счастье, и собралась как перед прыжком в воду.

Лошадин провёл её в дверь какого-то учреждения, они разделись в гардеробе, поднялись сперва по лестнице, потом на лифте и попали в ресторан. Валя никогда не посещала ресторанов, только кафе-мороженое с Леночкой. Тем более это был не простой ресторан – за столиками сидели, жевали, чокались, кричали и хохотали живые артисты.

И стало ясно, что естественно и внезапно осуществилось её заветное детское желание разбить линзу и экран, нырнуть в телевизор «КВН» и вынырнуть на «Голубом огоньке», оставив за собой дырку и ошмётки стекла.

Валя оглохла от грохота собственного сердца. Села посреди компании, куда показал Лошадин, покорно пила и ела всё, что наливали и накладывали, пожимала плечами в ответ на вопросы и едва сдерживалась, чтоб не разрыдаться от нервного перенапряжения.

По возрасту Лошадин годился ей в отцы, но выглядел совсем не так, как его ровесники в Валином городке. И тем более не так себя вёл. То галантно целовал ей руку, перебирая пальцы, то нежно поправлял волосы, то обнимал за плечи так умело и осторожно, что она переставала соображать.

Выпив несколько бокалов вина, пришла в себя только в подъезде дома на Садовом кольце, поймав недружелюбный взгляд консьержки, и зачем-то спросила Лошадина:

– Ты женат?

– На этот раз ни капельки!

Валя никогда не видела таких огромных квартир с медвежьими шкурами на полу, странными картинами и низкой неудобной мебелью. И то, что Лошадин делал с ней в спальне, было приятно. Она перестала «терпеть», как с Юриком, и радовалась каждому прикосновению.

Заснула на волосатой груди Лошадина и увидела Алтайские горы, по которым едет на белой машине навстречу бабушке Поле, протягивающей большой пирог с черникой. А утром проснулась оттого, что Лошадин водил по её щеке непонятно откуда взявшейся розой. В глазах у него были искорки, и на тумбочке стоял поднос с завтраком.

– Чай, кофе, беби? – спросил он как в иностранном фильме.

Валя вспомнила, что даже не позвонила Юрику, и прошептала:

– Что же я скажу там?

– Где? – удивился Лошадин.

– Там… где я замужем…

Обручального кольца на Вале не было, ведь массажистки не носят кольца.

– Беби, я не силён в мелодраме, – поморщился Лошадин. – Ты можешь навсегда остаться здесь, можешь вернуться туда. Но имей в виду, через полчаса я должен выехать на студию, хочешь, возьму с собой, хочешь, подвезу к метро.

Валя подумала, что завидует его дочери, хотела бы иметь такого отца. И её ненависть к мужчинам дала расползающуюся трещину, ведь Лошадин был не такой, как все. Она уже умела рубить сплеча и двумя телефонными звонками поставила точки, как на замужестве, так и на работе, сорвав в первом случае заслуженное: «Сучка грязная!», а во втором завистливое: «Ну, поздравляю!».

И это оказалось даже проще, чем ехать поступать в медучилище в чужой город, и логичней, чем выходить за Юрика. Ведь её будущий муж Лошадин был добрым, нежным, известным и гениальным. А главное, они полюбили друг друга с первого взгляда!

Валя ходила за Лошадиным хвостиком, не понимала правил игры, но пыталась подстроиться под них, и сбивчиво врала матери, приходя на телефонные переговоры. В квартире Юрика остался даже её паспорт, о чём было неловко напоминать Лошадину. А он не замечал, что на Вале одно платье, что дома носит его рубашку, а в тонком демисезонном пальтишке ей уже холодно.

Так же, как не обращал внимания на то, что она находится в ситуации полной беспомощности и абсолютной материальной зависимости. Если Лошадин не предлагал поесть, сидела голодной, если начинал говорить, покорно слушала, если ложился на живот, начинала делать массаж.

А когда он развлекался до утра без неё, Валя вылизывала огромную квартиру, готовила, стирала, гладила и штопала, напевая бабушкину любимую:

Однажды хмельной Лошадин застал её за глажкой и пением в шесть утра и усмехнулся:

– Этнично! А ты правда из деревни?

– На каникулах жила у бабушки, – сдержанно ответила Валя вместо «где ты шлялся?»

– А что там всё лето делать? – зевнул Лошадин.

– Как что? Второго июня Фалалей Огуречник, надо огурцы сажать. Коли на елях много шишек, будет много огурцов. Третьего июня – Олёна Леносейка. Сеют лён. Если на Олёну ненастье, осень будет злой и ветреной, – загибала Валя пальцы. – Седьмое июня, Иванов день. С него идут росы медвяные. Лечебные травы надо класть под Иванову росу…

– Всё, всё, всё! – замахал он руками. – Вот что, пейзанка, завтра придёт фарца, хоть приоденешься. А то тебя неловко показывать.

Слово «фарца» было знакомо. В поликлинику на Ленинском приходила вульгарная тётка и продавала всё от французских духов до лифчика «анжелика», на которые у Вали даже близко не было денег.

А «фарцой» Лошадина оказался суетливый парень с чемоданом, он вытряхнул содержимое и стал трындеть на непонятном языке. Знакомыми словами были «страус», «берёзка» и «чеки». Но «страус» оказался джинсами, «чеки» – бумажками, похожими на игрушечные деньги, а «берёзка» – магазином, куда пускали избранных.

Приговаривая, что у него последние деньги и завтра он возьмёт в долг, Лошадин купил несколько вещей себе, а Вале две модных обтягивающих кофточки, короткую джинсовую юбку и красивую тёплую куртку. Его не занимало, что бельё и колготки у неё были только те, в которых пришла.

– Видела, какие на нём штаны? – восхищённо спросил Лошадин после ухода фарцы.

– Ткань простая, да и светлые. Маркие очень, – пожала плечами Валя.

В тканях она благодаря матери разбиралась. И вместо того, чтобы сказать «спасибо», ведь это был первый в её жизни подарок, сделанный мужчиной, добавила: