Владимир Ситников - Брусника созревает к осени

Подругой Нюси была Юлька Гракова, бледная, невзрачная девчонка с острым носиком. Но как раз Юлька была, наверное, упорнее и твёрже любого из учеников 10-го, слитого из двух девятых «а» и «б». Жила она в дальней деревне Гулины, где была школа-восьмилетка, и обычно всё учение заканчивалось после восьми классов. Разъезжались гулинские парни и девчонки по ГПТУ, ухитрялись поступать в техникумы, на худой конец задерживались до армии в своём колхозе. А Юлька, глотающая на ходу не только художественную литературу, но и статьи Писарева, Добролюбова и Белинского, решила окончить среднюю школу, чтоб поступить в университет на философский факультет. Хотя шансов ровно никаких у неё не было. Жила в Дергачах она у одинокой тётки-пенсионерки – материной сестры Таисьи Васильевны, помогала ей по дому, топила печь, приносила воду, а та давала ей за это угол. Юлька заполняла полстенгазеты сильно умными статьями, которые никто не читал, потому что они были очень учёные.

Видно, родители не могли давать Юльке денег, поэтому питалась она скудно. Сидела на картошке, капусте, которые привозила из дома. Бледная, худая, но неуступчивая и задиристая она умела настоять на своём. На её вопросы не могли порой сразу ответить даже самые искушённые в науках учителя.

– Мудришь, Гракова, – обрывали её обычно, чтобы не попасть впросак. Даже Фефёла не смогла ответить на её вопрос, почему историк Василий Ключевский сказал, что история ничему не учит, а только наказывает за незнание уроков. Откуда она это взяла?

С каникул возвращалась Юлька Гракова с очередной подросшей сестрой, чтоб устроить и её в Дергачевскую школу. В конце концов, оказались в Дергачах три бледных недокормленных сестры. Они в перемены облепляли Юльку, а она, серьёзная и строгая, поучала их, как надо себя вести. Они звали её «няня», видимо, потому что Юлька со всеми ними тетёшкалась дома, качала в зыбке, садила в «дупло» и таскала на закрошках.

У Юльки была поразительная, почти феноменальная память. Когда её вызывали к доске, она вдруг превращалась из сутуловатой бледной замарашки в гордую решительную ораторшу, на щеках выступал румянец, глаза загорались, и она звонко и отчётливо начинала доказывать учителю то, что он знал давным-давно, а иногда и то, чего слыхом не слыхивал.

Третьей подружкой Нюси и Юльки была Танька Бугрова – вовсе несуразное, какое-то квадратное сутулое создание, которую называли Обрубок. Танька начиталась всяких приключенческих книг и мечтала стать геологом. Она уже сейчас возилась с какими-то камнями и гальками, пытаясь найти в них полезность. Жила она уже в будущем. Вечно ходила в спортивном замызганном костюме и в сапогах. Школьная форма сидела на ней как-то сикось-накось. Щуря близорукие глаза, она, наверное, видела не свой посёлок Дергачи-Торфяной, а скалистую тайгу, по которой пробирается она с киркой-обушком и роется в породе для того, чтобы найти залежи золота, нефть или даже алмазную трубку. И совсем не учебными книгами был забит её портфель, а сочинениями Ивана Ефремова, Владимира Арсеньева и всякой другой литературой, которая была доступна только её пониманию.

Беспечное легкомыслие олицетворяли двойняшки Сестренницы Нелька и Тамарка Топоровы, которым всегда было весело. Если фразу начинала одна, то заканчивала другая. Видимо, и мозги у них были одни на двоих, потому что думали одинаково.

Неразличимые, неотличимые, улыбчивые, в одинаковых белокурых кудряшках они всегда готовы были на невинный обман и хитрый розыгрыш. Если в школе появлялся новый учитель, то обязательно отвечать вместо Нельки выходила Тамарка и наоборот. Класс покатывался от смеха.

Когда Славка учился в третьем классе, Сестренницы разыгрывали его, называя себя по-разному, то Нелей, то Тамарой, пока Славка не разглядел, что у Нельки на шее есть родинка, которой нет у Тамарки.

А в восьмом уже были предложения серьёзные:

– Хоть бы, Славка, пригласил на свидание. Мы близняшки, но не сиамские, будем приходить по одной. Ты только не спутай.

– Тьфу на вас, – говорил Славка.

Но дома они тихонечко распределили между собой обязанности. Если одна пасла козлуху, то другая доила её. Коза у них была вреднючая, и они назвали её Файкой по имени директорши школы, от которой им перепадало за проделки. Но вряд ли директорша знала об этом, если ей, конечно, не рассказала дочка Светка Ямшанова. Светка ценила свой авторитет. Она была комсоргом класса.

В первый учебный день героиней хотела быть Иза Метелева. Она решила проучить новенькую – Катерину Первозванову. Она не слыла сильно умной девицей, поэтому по успеваемости и по габаритам прописалась на «камчатке». Молоденькая литераторша Ксения Петровна утверждала, что Иза не отличает Сервантеса от серванта, а в слове «почтальон» ухитрилась сделать шесть ошибок. Запомнился всем её ответ о реформаторе Сперанском:

– Всё помню, когда родился и когда умер, а что делал – забыла.

Некоторые издевались над Изой, говоря, что сытое брюхо к учению глухо. Но издеваться было небезопасно. Иза умела расправляться с обидчиками. Побеждала даже самых драчливых мальчишек, не то что девчонок. Около неё всегда толклись почитатели, которые жаждали приключений. Они гордились тем, что приятельствуют с самой Изой Метелевой. Такой храброй, решительной и бесстрашной.

Сегодня свита ожидала особенно дерзких, захватывающих подвигов. Заурядные же, мелкие инциденты, героиней которых была Иза, случались чуть ли не каждую перемену. То она цепляла за шиворот нерасторопного восьмиклассника, не уступившего ей дорогу, то требовала выкуп у семиклассника за то, что отмутузила его обидчика. После уроков, оседлав стул, она заставляла «придурков» из своего класса делать мокрую уборку, которую полагалось по распоряжению классного руководителя делать ей. Даже выпускники остерегались связываться с девятиклассницей Изой Метелевой. Разве это не позор быть побитым девчонкой. А нынче Иза – десятиклассница и авторитетнее её в школе нет.

Неразлучная троица: Канин, Первозванова, Мосунов появились в шумном школьном дворе. Кирка вместо приветствия лягнул под зад скрипача Витю Логинова: «Привет, Ойстрах недоделанный!» Хозяйственно приметил на клумбе чуть ли не самые поздние цветочки по прозвищу «ноготки», сорвал и торжественно внёс в коридор, ещё не зная, что можно сотворить с их помощью.

Славка широко открыл дверь перед Катериной, которая гордо вышагивала в юбке с разрезом до бедра, в какой-то потрясной кофте, державшейся на одной бретельке. В теряющей рыжину косе цвёл огромный оранжевый бант. Девчонки в коричневых форменных платьицах с застенчивыми кружевными воротничками, в белых фартуках онемело смотрели на новенькую. Во даёт! Видать, для неё закон не писан.