Владислав Ветров - Скрежет ручки в залитой вином комнате

– Ух, сколько у тебя злости накопилось-то, – ухмыльнулся я.

– Ты смейся, смейся, а ты на самом деле не такой-то уж и простак.

– Хорошо.

Мы продолжили обсуждать всех и вся, любили мы это занятие. Вечер шёл, и закончился бы он точно так же, как и обычно, если бы ко мне не подошёл какой-то парень в чёрном костюме с чёрным галстуком и чёрной рубашкой. Выглядел он более чем опрятно, и я не мог никак понять, что ему от меня могло бы понадобиться. С такими не привык водиться.

– Сергеев? – спросил он, крутя в руках чёрную кожаную папку.

– Как вы на меня вышли? Я же хорошо прятался. Ах, эта проклятая Кейтлин, так и знал, что не стоит доверять этой сучке!

– Что? – он немного опешил от такого моего ответа, но вмиг продолжил. – Вам доставка.

– Что за доставка такая? – поинтересовался я, заглядывая к нему в глаза, которые он старательно пытался скрыть.

– Вы же заказывали недавно тетрадь, верно? – решил удостовериться он.

– Конечно! Сколько вас можно ждать? Я думал, вы не появитесь.

– Простите, пожалуйста, господин Сергеев, – он достал из своей папки лист бумаги – бланк, заполненный от и до, ожидающий только моей подписи. – Распишитесь в получении, пожалуйста.

Я черканул своей дежурной каракулей, которая на самом деле и не являлась моей подписью вовсе. Он отдал мне какую-то тетрадь в твёрдом чёрном кожаном переплёте.

– В следующий раз я пожалуюсь на вас начальству! – крикнул я на него. – В этот же прощаю.

– Спасибо, господин Сергеев. Этого больше не повторится, уверяю вас! Всего доброго, мне пора бежать, у меня ещё несколько заказов.

– Давай, давай, – буркнул я.

Он исчез так же быстро, как и появился, а я поглядел на свою посылку, после чего на вопросительное выражение лица Анюты.

– А ты, я гляжу, важной персоной стал, – с нескрываемым удивлением говорила она. – Заказываешь тетради, да ещё и с личной доставкой курьером.

– Да, дела идут в гору, видишь ли, – продолжил я и отпил из бокала.

– А что за тетрадь, если не секрет?

– Не секрет. Я понятия не имею.

– Это как?! – она тряхнула головой и стала таращиться на меня.

– Так. Я вообще не знаю, что это за тетрадь и кто был этот мужик.

– И ты подписал эту бумагу, даже не прочтя, что там было?

– Без малейших сомнений! – с гордостью добавил я, как будто было, чем гордиться.

– Так… так… стоп. Для начала, забудь все мои слова относительно того, что ты умный человек, окей?

– Ага, – улыбнулся я.

– Да ты серьёзно что ли?! Он мог у тебя всё имущество переписать на себя сейчас взамен на сраную тетрадку, а ты вот так с бухты-Барахты говоришь «ага»?!

– Чтобы что-то переписать, Анюта, нужно что-то иметь, а это совсем не ко мне. Так что у меня теперь есть тетрадка, а у него каракуля на бумажке.

– Ты полный кретин! – едва выдохнула Анюта.

– За это и пьём! – я поднял бокал, но она не поддержала меня.

Этот вечер мы закончили быстро: Анюта тяжело шла на контакт после этого забавного случая, пытаясь всё-таки догадаться, что этот парень сделает теперь с моей подписью, а мне это быстро наскучило, так что я отправился домой. Спустя долгое время я доехал, сел за свой ноутбук, но желания писать я так и не нашёл, а бороться уж и совсем не хотелось с собой. Я долго рассматривал эту тетрадь, будто уловив тревожный настрой Анюты, однако в ней не было ничего необычного, кроме обложки, так что я быстренько поставил какой-то там фильм на английском и уснул на диване.

Проснувшись посреди ночи, я резко понял, чего не хватает моим книгам – моей работы над ними, так что быстренько поднялся с дивана с ещё не просохшим до конца сознанием и сел за свой пыльный стол с раздолбанным кое-как работающим компьютером на нём. Аппетит приходит во время еды, но с книгами это так не работает: если надолго забросить всё это дело, то и желание творить хоть что-то пропадает в миг, и приходится бороться с самим собой, чтобы выжать из себя хотя бы пару букв, после чего ты бросаешься на всё тот же вонючий диван, чтобы придаться любимому занятию всех людей на свете, о котором я уже писал ранее. Так что выхода у меня не было, и я начал нажимать на эти чёртовы клавиши, чтобы довести историю того хорошего парня хотя бы не до конца, но приблизить её как можно сильнее к финальной точке и моей любимой фразе «Конец!». Обожаю это чувство, когда дописанная книга уже находится у тебя. Столько возни, и кажется: «Господи, да как же я уже устал от всех этих строк». Появляется странное ощущение, что твоя книга – дерьмо собачье, поэтому и перечитывать её совсем не хочется, отсюда следует единственно верное решение в данной ситуации: просто забросить этот осколок твоей души на растерзание в интернет, где тебе с удовольствием покажут «литературные критики» (что ни бельмеса в этом ремесле), что душа твоя та ещё поганьщина, а долгие часы твоей работы никому нахер не упёрлись. Это даже не попытка давить на жалость, скорее способ показать, что можно вложить во что-то много времени, но если у тебя недостаточно набита рука – а ещё лучше голова – то и какого-то бешеного успеха ожидать совершенно не стоит. Но самый парадоксальный момент во всём этом занятии (я имею в виду писанину) заключается в том, что если твоё произведение даже чем-то и примечательно, то, скорее всего, его ждёт та же самая участь, и пёс его знает, как работает вся эта система. Вернее, я знаю (я не пёс, скорее, серая мышь): сначала ты делаешь себе имя (случайно или нет), а потом тебя преследует успех до определённого периода времени. Но как писал всё тот же Шопенгауэр, чем быстрее к тебе приходит успех, тем быстрее он исчезнет – как в наше время: что ни подросток, то репер – поэтому я трудился, что было сил, набивая всё новые листы полезного или бесполезного (кто как решит) текста со стойкими мыслями, что исхода у меня всего два: либо я стану чертовски хорош и добьюсь признания, либо я распечатаю все мои труды и у меня будет очень большой запас (пусть и не нужного мне качества) туалетной бумаги на всю жизнь.

Закончил со всем я где-то под пять часов утра, но точно я не помню, ибо проснулся в девять в луже своей собственной слюны, а ко мне в дверь кто-то стучался. Я не думал, что затопил соседей, так что украдкой, медленно подошёл к глазку, будто бы моя жизнь кому-то была интересна настолько, что могла даже быть в опасности. Когда я увидел там своего соседа по лестничному проёму Жору, то решил не открывать дверь, однако этот говнюк всё равно продолжал стучаться, словно знал, что я дома. Я точно так же на носочках ушёл в сторону комнаты и дожидался, пока этот козёл уйдёт, но он стучал и стучал. Будь я одним из своих соседей, то вышел бы и спустил с лестницы, что, кстати говоря, я и намерился сделать через пару минут такого издевательства над моей тяжёлой головой утром в воскресенье. Я пошёл к двери с тяжёлым топотом, и Жора прекратил стучать, вероятно, чувствуя мой настрой.