Максим Русанов - Кыхма

Великий человек, который даже студенческое общежитие считал тюрьмой, должен был жрать какие-то помои в солдатской столовой. Все окружающие персонажи были написаны плохо.

Характеры не проработаны, сюжетные мотивировки неубедительны, реплики однообразны и лишены остроумия. Вся фабула происходящего тоже выстроена из рук вон плохо. Добавьте к этому бедность предметного окружения. Великий человек воскликнул: «Я этого не писал! Это бездарно написано, совершенно бездарно!» Как знаток и ценитель изящного слова Борис Парус счел себя глубоко оскорбленным. Как можно было предлагать ему вооруженные силы – это отвратительное чтиво, этот дешевый продукт массовой культуры?! Разве мог он допустить, чтобы его, то есть мое, имя значилось на обложке этой постыдно сфабрикованной халтуры? Решительно отказавшись от авторских прав на так называемую военную часть и всех ее героев, великий человек лишний раз продемонстрировал тонкий художественный вкус. Он выбрал эстетику и свободу!

– Его можно понять. И что же он предпринял – не терпится узнать всем нашим телезрителям.

– Он принял решение.

– Какое? Ради Бога, не томите. Что он решил?

– Дело было так. Однажды великий человек в окружении группы неудачников, не сумевших избежать воинской повинности, стоял на так называемом плацу. У всех было то особенно тупое выражение лица, какое бывает у обычных людей в особенно торжественные моменты их никчемной жизни.

Впрочем, надо признать, что даже великий человек был далеко не столь ярок и блистателен, как ему свойственно. Каждый бедолага из этой компании по очереди выходил вперед, делал несколько шагов, ударяя подошвами сапог по бетонному покрытию, потом, как цапля на болоте, на одной ноге разворачивался и снова по прямой топал по направлению к небольшой статуе, изображавшей так называемую Родину-мать. Эта самая мать всегда стояла с поднятой рукой и напоминала Ленина. Здесь говорились слова самой глупой клятвы на свете.

Сказал эти слова и великий человек. Но про себя он подумал:

«Все замечательно, все просто прекрасно. Родина-мать зовет.

Но дело, видите ли, в том, что я – сирота. Круглый, как луна в полнолуние, сирота». И ближайшей ночью Борис Парус покинул ряды вооруженных сил.

– Удивительная история. Какое беспримерное мужество – Борис Парус самовольно покинул расположение воинской части. Это – настоящий подвиг. Мы все гордимся вами, Борис Парус! Только представьте – ночью, один, в безлюдной степи шел великий человек навстречу своему будущему.

Когда-нибудь, я уверен, эту степь назовут вашим именем.

– Давно пора. А пока великий человек самостоятельно вышел в отставку и в бескрайнюю степь.

– Вот пример истинного героизма великого человека! Мы хотели бы приветствовать вас стоя.

(Все в студии встают и долго аплодируют Борису Парусу.)

– Спасибо, спасибо, а пока дайте дорассказать.

(Все садятся на свои места.)

– Какая удивительная скромность. Это не жизнь, а настоящий приключенческий роман. Как получилось, что о Борисе Парусе еще не сняли фильм? Что же произошло дальше?

– А произошло то, что, когда рассвело, великий человек остановил на дороге рейсовый автобус, сел в него и доехал до станции.

– Рейсовый автобус? В степи? На дороге? Потрясающе! Мало кто способен придумать такое!

– Здесь он и остался на некоторое время. Местом его проживания стал плацкартный вагон на тупиковом пути, где можно было проживать без документов, если подрабатывать на станции разнорабочим. «Он приехал на перрон, сел в отцепленный вагон», – как сказал поэт.

– Удивительная находчивость. Великий человек нигде не пропадет. И как вам понравилось в этой глухомани? – спрашивает Варвара, старшая переплетчица из Барнаула.

– Всюду жизнь, Варвара, всюду жизнь. Везде мы встречаем злобу и зависть окружающих. Великий человек не делал ничего предосудительного, он никому не причинял вреда, вел жизнь законопослушного гражданина, но однажды он узнал, что им интересовался так называемый участковый. Этот персонаж, видите ли, приходил и интересовался. Интересно ему! Хотя в вагонах на тупиковых путях – там ни у кого документов не спрашивали.

– Ну, разумеется, зачем про них спрашивать? А что, собственно, этому оборотню в погонах было надо?

– Великий человек так и не смог этого выяснить. Он заподозрил здесь происки некоторых персонажей, по рассеянности лишившихся части своего так называемого имущества. Чтобы оправдать собственное разгильдяйство, они обвиняли во всем Бориса Паруса, то есть меня.

– Жалкие отговорки. Надо было смотреть за своими вещами.

– Они сами во всем виноваты. Однако великий человек был весьма мудр, он не хотел встречи с персонажами, связанными с так называемой правоохранительной деятельностью.

Борис Парус, то есть я, просто покинул станцию, оставил обжитое место.

– Блестящее решение, хотя и вынужденное! Значит, снова в путь? На поиски новых приключений?

– Снова в путь, только идти было некуда.

– Кстати, данная тема волнует и Аристарха, ветерана флористики из Находки. Куда же Борис Парус направил свои стопы на этот раз? – спрашивает Аристарх.

– Недалеко. Опуская ненужные подробности, скажу лишь, что Борис Парус, то есть я, после утомительных мытарств и блужданий повстречал некоего ничтожного персонажа по прозвищу Беда. Этот тип вечно норовил восстановить справедливость, хотя был совершенно не способен ни в чем разобраться.

– Жалкое создание, не заслуживающее внимания.

– Совершенно верно. И еще более жалок был другой персонаж, получивший наименование Капитан. Он по большей части молчал, никогда не улыбался, а пьяный проклинал каких-то якобы обокравших его воров – просто пародия, карикатура на настоящего капитана.

– Какое убожество. Как низко могут пасть люди.

– Эти двое бездельников, перебивающихся случайными заработками на станции, и приютили на время великого человека в своем убогом жилище в заброшенном поселке. И что самое смешное – совсем рядом, за сопкой находится военный полигон. Борис Парус, то есть я, покинул вооруженные силы, а теперь он периодически слышит, как разрываются так называемые боеприпасы.

– Ха-ха-ха! Я давно так не смеялся. Вместе с нами смеется и Джессика, почетный оленевод из Москвы. Сквозь смех Джессика спрашивает…

Но тут экран невключенного телевизора внезапно гаснет, как будто кто-то нажал красную кнопку невидимого пульта.

Борис Парус снова топчется в середине землянки, боязливо поглядывая на стол, и потертые армейские брюки колышутся на исхудавших бедрах, словно дрожит тощая, стариковская задница.

– Отыдь!

И Парус отбегает, освобождая проход. Прижимается к стене возле криво висящих полок, шмыгает носом, улыбается, что-то бормочет.