Михаил Форр - Все сложно… и другие новеллы

Коктейль Кир-Рояль: пузырьки Просекко ди Конельяно Глера, перемешанные с черносмородиновым сиропом в соотношении один к семи, да и только… Глаза увидели, уши услышали.

И вот уже включились вторые ступени всех органов чувств со своими схожими рапортами: перед тобой не просто красота, не просто тело, не просто манкий флер. Не просто. И еще… И еще…

И так много раз они вторили друг другу эхом… Не просто, а все это вместе и голос… Голос и тепло, тепло и бархат, бархат и… И вдруг прошедшая насквозь, навылет, зигзагом исполинской молнии визуализируется какая-то необъятная, неохватная для глаз светящаяся в каждом из нас надпись.

Этакая универсальная мужская фраза, понятная любому обладателю Y-хромосомы, величина IQ которого может и значительно превышать сто двадцать баллов, и находится лишь на высоте утраченного в далекой истории прародительского ребра – значения это на этот раз уже не имеет.

Второй вариант уровня рацио для такого случая, кстати, даже предпочтительнее… Вот она Простая Мужская Формула из трех главных слов, которую каждый половозрелый мужчина когда-нибудь обязательно внутри себя сурово проговаривал без всяких #ятебялюблюшных сюсюканий: «УЖЕ НЕ ОБОЙДЕТСЯ!!».

Что же происходит в этот момент у предмета его выбора, кроме выдающих порой ее настроение «cool» излишнего блеска бездонных черных зрачков и нежных расширенных ноздрей, сладких женских ноздрей, жадно перехватывающих столь необходимый в этот момент дополнительный кислород для ее стремительно бьющегося, готового выскочить наружу сердечка?

А еще возникает и пока никакими прямыми доказательствами неподтвержденный, но ею уже уверенно сформулированный и, значит, практически неотвратимый внутренний тезис-признание: «ЭТОТ МОЖЕТ»… И вся ты почти с ним, почти его, но еще раз нет и нет! «Не сразу и не сейчас уж точно!!!»

Что «может» и что «этот» будет понятно позже, а пока все необходимые слова были уже сказаны почти без звуков, взгляды просмотрены и показаны, максимально возможные минимальные шаги сделаны…

…В наушниках играл глэм-рок. Самолет выруливал и выруливал, и все как-то не очень стремился к взлету, хотя его задержка была уже совсем неприличной. А казалось, что рейс вот только лишь какие-то два часа назад был самый ранний – в восемь ноль-ноль.

Одним словом, командировка в этот сибирский город непредвиденно затягивалась. Я же уже обещал явиться сегодня вечером с подарками-цветами в абсолютно другое место. Дни рождения Валерии были под угрозой не впервые, и опять эта история была связана с авиацией.

Впрочем, в предыдущий раз была хоть какая-то нелетная погода, и увиденная мной из иллюминатора закольцованная цепочка выстроившихся на посадку воздушных судов над Москвой действительно поражала.

Тогда нас начали сажать только минут через сорок вместо запланированного в билетах срока. Насколько хватало остатков топлива при грозе, значительном боковом ветре и болтанке у стандартного пассажирского Боинга я не знал.

«Ну где же ты? Я тебя здесь жду-жду», – недовольно-волнительно сказала мне после посадки встречающая меня Лера. Пошутил тогда: «Ты здесь ждешь, а я где-то там».

Я до сих пор вспоминаю какую-то перманентно молившуюся тогда рядом со мной престарелую католическую миссионерку, истово добавляющую всему нашему пассажирскому коллективу такого необходимого в эти минуты спокойствия…

В этот раз все было как-то по-другому. Небеса над Москвой и Новосибирском были просто близнецами – ни облачка. Насколько я понимал, сначала самолет опоздал из-за технической неисправности, а в новосибирском аэропорту Толмачево его еще раз проверяли, согласно регламенту.

Впрочем, по какой-то внутренней нерешительности экипажа и слишком долгому отсутствию разрешения на взлет было понятно, что новый казус не за горами.

Наконец внутренняя связь ожила: «Уважаемые пассажиры, в связи с международными требованиями организации по безопасности воздушных перевозок ИКАО 5 5 International Civil Aviation Organization (ICAO) – Международная организация гражданской авиации предполетные нормы отдыха для экипажей пассажирских воздушных судов…»

Из дальнейшей речи было понятно, что летчики не спали положенные часы и могут уже в полете незаметно выключиться в любой момент. А намеченная смена составов не случилась.

Словом, нам предлагалось не мучиться и проследовать в здание аэропорта, а может, и далее, и провести на земле сибирской в длительных краеведческих целях еще семь прекрасных часов экскурсий. Или по возможности где-то прилечь, максимально отдохнув параллельно с уставшим экипажем…

Самолет взорвался единым пассажирским мычанием. В воздухе висело электричество. Психоделическая композиция ветеранов рока в моем плеере поддерживала общее настроение какого-то «дымного пороха».

Аэропорт был не очень близко от города. «Мои коллеги по несчастью» – уютно расположились в ближайшей кафешке и, прислушиваясь к тявканью местной собачки и объявлениям по аэровокзалу, потягивали светлое и темное. Несколько человек успели все-таки вырваться в мегаполис и даже поспать.

Недалеко от нас добавляла недостающий колорит компания, по старинке девяностых в своих разговорах произносящая слова с расширяющей смыслы частицей «на»: «Пришли-на, дали-на, улетели-на, умер-на».

Некоторые играли в карты, иные флиртовали, читали книги, словом, вели себя как люди, начисто лишенные Wi-Fi. Я лишь успел услышать Лерин голос и, во избежание домыслов, четко проинструктировал ее относительно всех этапов моего пребывания на земле с координатами выше пятидесяти пяти градусов северной широты.

На новую посадку в самолет пассажиры собирались молча, как родственники на второй день свадьбы. У всех желание одно – говорить было не о чем. Посвежевшие, повеселевшие бортпроводницы старались побыстрее прошмыгнуть мимо этих угрюмцев.

Только безумно дорогая в ту пору и особенно в роуминге мобильная связь не позволяла отсылать мне смс Лере чаще, чем раз в десять минут. Слова-поздравления подходили к концу, фразы-чувства тоже.

Хотелось уже молча «прилететь-на» крыльях чего-нибудь летающего, не важно. И эти мысли были материальны – взлетели вовремя около семнадцати. По Москве было два часа дня – вполне успеваю до конца Дня Рождения!

В церемониалах «почитать-попить-поесть» постепенно минуло чуть более трети пути. Слова о турбулентности стали привычны, движения проходящих по салону совсем плавными и сонными, солнце тускнело, но устойчиво держалось над облаками.

Обращение командира корабля с просьбой о каком-нибудь пассажире-враче в конец фюзеляжа, и через некоторое время предупреждение о том, что в связи с критическим состоянием одного из пассажиров «самолет вернется в пост приписки Толмачево», прозвучали подобно сообщению о столкновении в течение ближайших пятнадцати минут планеты Земля с огромным астероидом: вроде и не обидно – предупредили заранее, но все равно немножко тревожно и уже совсем-совсем ничего не поделаешь.