Андрей Говера - Тайна девятой планеты

Только тогда, когда Отец Сережи вернулся обратно, он рассказал оставшимся взрослым жителям, что случилось. По лицам родителей было видно, что ничего нового они не услышали. Никто не рыдал никто не трепетал, все вернулись к своим делам. Плакали только дети, Катя и Сережа. К слову, взрослые никогда не заводили никаких разговоров об ушедших из жизни людях вообще. Нет контакта – нет и разговоров. Они утверждали, что так легче пережить утрату, хотя визуально могло показаться, что им просто плевать.

Гробы. Они были в избытке. Никто их не заказывал у мастеров. Да и не было их в поселении. В каждом доме было сразу подготовлено по нескольку гробов. Гробы были изящны и грациозны под стать внутренней минималистичной отделке домов, дополняя интерьер. Делали их всегда сами взрослые своими руками: для себя и для своего ребенка. Размеры выбирались на вырост, чтобы тело всех размеров могло уместиться, поэтому случайный посетитель, если бы он в деревне был, вполне мог подумать, что это не гробы, а, например, непокрашенные основания будущих лодок.

У Кати, Сережи и его отца тоже стояли гробы в амбаре. Катя всегда переживала, что из-за того, что одна нога у нее чуть длиннее, то заготовленные заранее размеры ей не подойдут. Что, если вдруг, она вырастет выше, чем думали изначально.

Отцу Сережи, Петру Игнатьевичу, конечно, в поселении все верили, доверяли. Он был «старейшиной», провожал всех жителей немногочисленной деревни в последний путь и всегда неизменно один, никого не подпуская к самой непосредственной церемонии погребения. Так сказать, местный могильщик. Хотя, конечно, он много делал еще чего важного и нужного для поселения даже тогда, когда никого почти не осталось. Работал бесплатно и даже что-либо взаимен никогда не просил. Деньги вообще мало кого волновали и просто не было, в поселении в основном был обмен товаров и услуг.

На площадку перед самим отшибом обычно приходили все жители, но последние 50-100 метров до места захоронения Петр Игнатьевич всегда шёл один, волоча гроб по земле, используя специальные сани на колесиках, которые сам сделал под себя. Никто не видел, как он закапывает тела, да и мало кого это интересовало. Все были заняты исполнением главного ритуала – горем. Такова была традиция. Горе – важная часть процессии, однако оно прекращалось сразу, как по команде, как только люди возвращались обратно на территорию деревни. Долго горевать бессмысленно, если дети плакали всю дорогу, то взрослые при приближении к своим домам становились обычными взрослыми, которые никогда не видел ничего необычного в необычном.

Малыши и другие жители, стоящие на отшибе и провожающие взглядом Петра Игнатьевича, всегда очень театрально всматривались в туманную даль, пахнущую дымом, и прищуренным взглядом пересчитывали металлические кресты, торчащие на пригорке, собранные из балок и арматур, на одной из которых до сих пор можно найти следы спёкшейся крови Ахмеда.

Наша героиня была близка к пункту своего назначения. Образ мамы, обрывки воспоминаний то и дело всплывали в голове ребенка. Подсознание играли в жестокую игру, правил которой никто не знает, как и смысла. Катя прорыдала еще около трех минут, волосы слиплись от влаги, глаза покраснели, дыхание сбилось. Нужно было успокоиться и продолжить недлинный путь. Она не хотела, чтобы её друг и его отец увидели её в таком виде, пусть даже у него была на то веская причина.

Для пятнадцатилетней Кати это была уже не первая смерть, которую она встретила на пути и приняла, как данность, проживая свой век в деревне. Она проводила на отшиб почти всех своих знакомых, друзей, товарищей. Эта утрата, по понятным причинам, была самая больная, особенная и жестокая. Горе не удавалось отключить по команде так, как это делали обычно взрослые, горе было частью этой девочки с рождения. Мать готовила Катю много лет к тому, что уйдет, однако, как оказалось, приготовиться к этому невозможно. Страшно представить ребенку себя в окружении стен, резких невнятных звуков, издаваемых собственным домом, и наедине с собственными мыслями. Все дети боятся одиночества и пустоты. Катя не была в этом смысле исключением. К тому же, из всей деревни осталось только несколько человек. Все жители один за другим, как по расписанию, превратились в пахнущие дымом жестяные кресты, торчащие вдали, напоминающие сгоревший лес из фильмов ужасов.

Катя шла неторопливо к дому Сережи, а перед глазами стояло застывшее во времени, в сегодняшнем утре, навсегда в её детской памяти тело, спокойно лежавшее на кровати, укрытое одеялом белого цвета, усыпанным крупными красными цветами, названия которых Катя не знала. И не узнает. Руки, лежащей матери были скрещены на груди и большими пальцами цеплялись на ключицы.

По обе стороны от тропинки, по которой не спеша переставляла ноги Катя, шелестела не высокая трава, где-то вдали скрипели деревья, наверху, где бы должен был быть небосвод, разместили купол, которые имел несколько режим освещения территории. Купол усыпан прожекторами разной мощности. Все привыкли к этому, да и вопросов никто не задавал. На часах было еще 8:25 минут, а значит купол работает в режиме рассвета, насколько это можно говорить о белом холодном свете. Катя вдруг устремила свой взгляд вдаль, где черными крапинками торчали кресты. Она понимала, что и ей скоро придется туда идти. Снова.

Идти по застывшей во времени тропинке было сложно, потому что прожекторы на своде еще не были зажжены полностью. Работала лишь та часть устройств, отвечающая за рассвет. Посмотрев наверх, девочка увидел летящие мелкие искры от одного из устройств, но не придала этому значения, а лишь представила, как падают звездочки, и загадала желание.

8:30 утра. Всё еще рассвет. Прожекторы включались на полную мощь ровно в 9 часов. Автоматическая система подачи электричества на купол работала идеально: все строго – с точностью до миллисекунд. Цифровые прямоугольные часы висели на каждом доме. В поселении даже существовал негласный культ времени. Время уважали, за временем следили, рассказывали сказки о том, как оно может меняться, возвращать события вспять или наоборот, уносить куда-то сквозь пространство, особенно ребятишек, которые плохо себя ведут.

Ночью же цифры на часах в домах поселенцев загорались нежно розовым цветом, а днем – ближе к салатовому.

Купольная система, как говорят, была выстроена настолько давно, что даже старожилы, которых застал еще молодой Отец Сережи Петр Игнатьевич, не видели другого «неба» над головой, а значит никто не видел.

В учебнике по истории говорилось о том, что однажды железные своды опустятся, а на место прожекторов встанет одно, но очень яркое солнце. Но никто никогда этого солнца не видел. Вместо него на небе в 9 00 утра каждого дня загорались тысячи солнц, соединенных параллельно друг к другу кабелями и проводами. Прожекторы висела на огромном расстоянии от земли. Купол был невероятно большого размера. Опускался он где-то на горизонте, куда никто никогда не ходил. Это даже не обсуждалось.