Иван Ленивцев - Счастливого пути, Петька. Из жизни частного охранника

– Да чего уж там, всё я понимаю, – Петьке даже жалко стало подполковника, действительно, зачем ему карьеру портить. Захотелось на улицу, лучше слушать веселое повизгивание бесхитростных свиней, чем скулеж командира полка, который желает быть, и нашим и вашим. Вопрос о его дальнейшей службе в армии решен на высоком окружном уровне, и бесполезно ему, с пустыми погонами рядового, переть против генеральских звезд – только шею себе свернешь. Так что, бери Петя в белы ручки дембельский чемодан – и пошел вон из армии, здесь тебе места нет!

– Петя, уезжай, не ставь меня под удар! – продолжал причитать подполковник. – Уезжай, я для тебя все, что в моих силах сделаю. Хочешь – проездные в Москву выпишу… в Краснодар – пожалуйста! Или ты в Сочи желаешь?

– Да вы успокойтесь, товарищ подполковник, уеду я, – махнул рукой Петька. – Уеду, но с одним условием… – командир полка тревожно напрягся. – Напишите родителям благодарственное письмо, отслужил-то я честно, нормально отслужил… И еще – такое письмо напишите, чтоб за душу, с чувством чтоб!

– Петя, дорогой, о чем разговор! – облегченно расслабился подполковник. – Я сейчас же начальнику штаба… Нет, я сам напишу! И командир дивизии подпишет. Эй, писаря ко мне! Садись, бери ручку, диктовать буду…

А Петька пошел собираться на «гражданку». О том, как он прощался со своими хвостатыми подчиненными, лучше не рассказывать: это очень и очень грустно. Животные – они ведь всё понимают, всё чувствуют, только сказать не могут. А жаль!

На «гражданке» Петька частенько вспоминал – особенно, когда на душе у него было плоховато, своих хрюшек, перед глазами появлялись их доверчивые розовые мордашки, будто слышал их довольное похрюкивание, видел загнутые вверх хвостики – и сразу жизнь становилась веселее, и жить хотелось. Однажды не вытерпел, написал в часть письмо: мол, как там моя клыкастая «гвардия» поживает? Старшина его бывшей батареи ответил коротко: «Петя, хана твоим хрякам! После твоего отъезда накормили их какой-то гадостью, передохли все единовременно, все разом откинулись. Бензином облили, сожгли всех в одной яме…»

«Отравили! Облили! Сожгли! Да как же так? Что же вы наделали, люди?! Я же их растил, лелеял, поднимал, а вы что?! Зачем вы так? Оставили бы меня с ними – все были бы живы и здоровы… Эх, люди, люди!»

За окном дождь. Мокрые ветки деревьев, цепляясь за металлические решетки, словно жалуются им на сырость; на подоконнике шуршит бумагами хулиганистый сквознячок; подмигивая, красноглазая сигнализация бдительно сторожит сокровища коммерческого банка «Эльдорадо». Внутри банка, нависая громадным туловищем над обширным столом, дежурит охранник Петр Бурцев. Наклонив голову с копной белесых, явно выгоревших на солнце волос, он, шевеля пухлыми, как у младенца губами, читает книгу. Его округлое, добродушно-простецкое лицо, то вдруг расплывается в широкой улыбке, то недовольно морщится, вроде как он в чем-то не согласен с автором книги.

Невероятно, но факт! Петька пытается одолеть, ныне редко читаемого у нас Франца Кафку, между прочим, входящего в первую десятку или даже в тройку величайших писателей прошедшего века. Он уже разобрался, что Кафка – австрийский еврей, живший в Праге и писавший на немецком. Впрочем, не до конца разобрался – на географической карте, висевшей здесь же в дежурке, он нашел Австрию, потом Венгрию с Германией, и Прагу нашел, а вот Австро-Венгрию, чьим гражданином Кафка являлся по паспорту, – не нашел, точно эта страна в силу каких-то неведомых ему хитросплетений истории, исчезла не только с карты, но и с лица земли. И, хотя сей писатель для Петьки, и сложен и малопонятен, он продолжает упрямо шевелить губами, при этом, его огромная тень иногда вздрагивает, как будто чего-то пугаясь.

Изредка, подняв голову и морща лоб, Петька вглядывается в настенные часы: не пора ли делать обход? Если решает, что пора, – шумно встает со стула, вкусно зевает, хрустя суставами делает два-три маха руками, как бы прогоняя сонливость и, стараясь особо не шуметь, обходит длинно-гулкие коридоры банка. Иногда, останавливается, прислушивается… Ночь полна звуков, но сейчас доносящиеся звуки не опасны: стук дождя по стеклам, по веткам, жалобный скрип фонаря, редкое шуршание по асфальту полуночных машин, едва слышный гул моря. Непогода, море штормит.

Море! Кто из жителей российской глубинки не мечтал хоть раз в жизни побывать на море? Таковые вряд ли найдутся – все к морю рвутся. Вот и Петька с детства морем грезил, он даже в военкомате просился на флот, но ему отказали, сославшись на отсутствие разнарядки, а главное – на невысокий уровень образования у призывника из глухой провинциальной глубинки; вместо моря, послали тянуть солдатскую лямку в артиллерии. Зато отслужив, он приехал на берег Тихого океана, в небольшой портовый городок, куда его пригласил сослуживец.

Сойдя с поезда и впервые увидев море, Петька пришел в восторг: о! мо-ре! Вот оно какое! Уходящая за горизонт бескрайняя синяя даль, сливаясь с небом, образует идеально ровную линию! Белая пена прибоя, недовольно шурша о зализанную морской водой гальку, пытается схватить тебя за ноги! Гортанно кричат крупные белокрылые чайки, стремительно падая за рыбой в воду! Запах морских водорослей выброшенных на берег и пахнущих йодом, не отвращает, а наоборот, заставляет вдыхать полной грудью целебный морской воздух! Всё это и есть море!

Пожив месяц, Петька более жизненно, более реалистично пригляделся к местной природе: куда ни глянь, кругом серые скалы, бесплодная каменистая земля, высокие сопки, покрытые дикой первозданной тайгой, нашествие голодных медведей, злобных тигров. Господи, и как только люди здесь живут?

А когда на следующий день на побережье обрушился свирепый тайфун с красивым женским именем «Эмилия», смешавший в кошмарный клубок и небо, и море, и сушу – Петька, под аккомпанемент ливня и ураганного ветра, схватился за голову: мамочка родная, куда я попал, где мой чемодан? Нет-нет, желаю вернуться домой, в родную деревеньку в Среднерусской полосе, где тихо и спокойно несет свои воды мелкая речушка Каменка, где весело шумит березовый лесок, где под окном желтеет подсолнух, а раненько утречком мычат коровки, бредущие по дороге под резкое щелканье пастушьего кнута. Хорошо у нас в деревне! Не то, что в этом диком, забытом и Богом, и властями краю. Домой, и только домой!

Так Петька решил подобру-поздорову покинуть эти здешние, негостеприимные берега. Быстренько собрал чемодан, попрощался с огорченным сослуживцем и двинул на остановку автобуса, едущего на вокзал. Вышел- и, окунувшись в густой, как сметана туман, заблудился. Изрядно поплутав, упал на ближайшую скамью, решив переждать здешнее, молочно-белое природное явление. Ближе к обеду, туман рассеялся. Мимо сидящего на лавке Петьки, по своим делам спешили горожане: старые и молодые, худые и толстые, симпатичные и не очень, короче – разные люди. Объединяло их одно: никто из них не ныл, не трусил, не обращал никакого внимания ни на оторванность от Большой земли, ни на природные катаклизмы – люди здесь, как бы это выразить одним словом- жили. Просто жили. И лишь один здоровенный бугай —один! – поддавшись минутной слабости, решил позорно покинуть- какой там покинуть, он надумал трусливо сбежать. Петьке до того стало стыдно, что он решил остаться, ну хотя бы на время.